Владислав Русанов - Окаянный груз

Шилодзюб. Зарублен в замке пана Шэраня.

Пиндюр. Погиб от арбалетной стрелы в замке пана Шэраня.

Глазик, веселый конокрад. Забит, затоптан шляхтичами в застянке, названия которого Ендрек так и не узнал.

Гапей-Тыковка. Утонул в Стрыпе.

Квирын. Зарублен рошиорами.

Миролад. Повешен хоровскими порубежниками с одобрения самого пана Войцека.

– Я тоже, – тихо, но твердо произнес Ендрек. – Я с вами. Я хочу отомстить за всех.

– Л-лечить лучше, чем убивать, – ответил Меченый. – Л-лечи людей.

– После, – убежденно проговорил студиозус. – За каждого убитого я обещаю вылечить десяток недужных, но вначале я помогу вам отомстить. Может, против Мржека я кутенок беспомощный, а все-таки клубок его огненный придержать сумел. Еще потягаемся.

Пан Шпара дернул себя за ус, повернулся к Юржику.

– Да что ты с ним сделаешь, пан Войцек? – ухмыльнулся пан Бутля. – Пущай едет. Значит, судьба у нас такая – вместе ошиваться. Вон Лекса, поди, тоже не отстанет. А, Лекса?

– А то? – пробасил великан. – Прогонять меня и не думай. Не плюй в колодец – не вырубишь топором.

От громового хохота шляхтичей и присоединившегося к ним мгновением позже Ендрека слетели с ближних елей кедровки.

Пан Войцек предостерегающе поднял руку:

– Все! Б-больше не шумим. И следов поменьше оставляем. Во-он в том распадке.

Верхушки елей устремлялись к небу наконечниками пик. Тяжелые лапы хлестали по плечам, по щекам, по гривам коней.

Меченый дождался, пока телега въехала в смолистый полумрак ельника. Внимательно огляделся – он помнил о аранках клана Росомахи – и направил вороного в лес.

Лопата нашлась всего одна. Все ж таки не кмети ехали – воины.

Копали по очереди. Да и то сказать, положа руку на сердце, – большую часть ямы вырыл Лекса. Ендрек довольно быстро набил кровавую водянку и теперь сидел в сторонке, зализывая ладонь.

– Горелки бы… – вздохнул он.

– Ага, тебе только дай горелки – всю на раны да болячки разольешь, – ядовито отозвался пан Юржик, орудующий маленьким топориком. То ли у всех елей были такие крепкие корни, то ли в здешних горах они как-то по-особенному росли, но лопата отказывалась резать жесткие, жилистые прутья.

Сперва, если не обращать внимания на корни, копалось легко. Серый мелкий песок с малой толикой базальтовой дресвы. Бери больше – кидай дальше. Но, углубившись на аршин – или аршин без пары вершков, – они наткнулись на плотный сырой суглинок. Он лип к лопате, марал штаны бессовестными желто-коричневыми разводами и вообще всячески сопротивлялся.

– С сундуком вместе опустим или выкинем? – поинтересовался пан Юржик.

– З-замок ломать не хочется, – откликнулся Меченый. – К-крепкий замок. Н-надежный.

– Того-этого… Замок не беда… – Лекса оперся локтями о край ямы. – Надо – сломаем. А лишку рыть неохота.

Пан Войцек окинул взглядом вместительный сундук. И правда, что золоту сделается в сырой земле? Чай, не железо, ржа не поест.

– Д-добро. Бросай лопату. Иди с-сундук ломать.

Шинкарь выбрался из ямы. Взялся пальцами за толстую дужку замка.

– Того-этого… Замочек, оно, конечно, крепкий. А скобка… – Он на миг напрягся, рванул замок на себя. Послышался хруст расщепляющейся древесины. – А скобка так себе. Того-этого… хлипкая. На продажу делали, не себе.

Лекса подбросил на ладони вырванный со скобами – не помогли и каленые гвозди – замок. Хотел швырнуть в кусты, но после по-хозяйски сунул в свой мешок.

– Что везете-то?

– Золото! – сделал круглые глаза пан Бутля. – А ты не знал?

– Дык… Того-этого… Догадывался. Только…

– Что «только»?

– Да того-этого… Ваш груз – это ваш груз. Чужой каравай по осени считают.

– Чего?

– Да… того-этого…

– Что ж ты с нами увязался? – удивился Ендрек. – Я думал, ты знаешь.

– А чо было не увязаться? Я с малолетства странствовать хотел… Того-этого…

– Н-ну, теперь настранствовался? – Войцек поднял крышку сундука.

– Точно! – подхватил пан Бутля. – Как в той побасенке: «Не догоню, так хоть согреюсь…» Эй, пан Войцек! Ты чего?

Ендрек и сам заметил неестественно остановившиеся глаза и расползающуюся по скулам бледность пана Шпары.

– Что там? – Юржик бросил топор и одним прыжком взлетел на повозку. – Песья кровь! Это ж надо…

Когда медикус присоединился к старшим товарищам, Меченый уже смог оторвать взгляд от распахнутого сундука. Он сидел, сжав виски руками, сгорбив сильные плечи под затертым, кое-где прохудившимся кунтушом.

– Гляди. – Пан Юржик малость подвинулся.

В сундуке ровными рядками лежали слитки. Даже кто никогда их не видел, догадался бы, что это и есть слитки. Из таких после на монетном дворе клепают двойные «корольки». Вроде самые обычные.

Если бы не одно «но».

Уж цвет золота ни один человек ни с чем не перепутает. Пускай ты из самого глухого медвежьего угла, а из лесу раз в год выходишь за солью.

Эти слитки были светло-серые, матовые, мягкие даже на вид.

– Свинец, песья кровь, – буднично сказал пан Бутля.

– Похоже… Того-этого… – согласился Лекса. – Ты прости меня, пан Юржик, на кой ляд вы свинец в такую даль перли?

– Хочешь знать, Лекса? – звенящим голосом произнес пан Войцек.

– Не, ну…

– Я найду, Лекса, пана Зджислава Куфара, а заодно и преподобного, – он скривил губы в едкой усмешке, – пана Богумила Годзелку. Я их найду, обещаю. Клянусь памятью погибших односумов. А потом ты их спросишь. И я спрошу. Обещаю.

Меченый поднял старую саблю, выдвинул лезвие на пол-ладони из потертых черных ножен и поцеловал клинок. Затем спрыгнул с телеги и шагнул к ближайшей ели. Прижался лбом к смолистому янтарно-желтому стволу и замер.

– Ты того-этого… Пан Войцек. Я с тобой искать пойду, – тихо и как бы несмело проговорил шинкарь.

– И я тоже! – Пан Юржик соскочил на кучу песка, перемешанного с суглинком. – Вместе начали, вместе закончим.

– И я! – воскликнул Ендрек. – Кто-то ж вас лечить должен? Раны там шить…

– Да? – Пан Войцек повернулся, смахнул чешуйку коры, прилипшую к брови. – Тогда п-пошли…

Он сделал шаг навстречу спутникам и протянул руку ладонью вверх.

Лишь вставшее над макушками елей полуденное солнце да пролетавшая пичуга могли увидеть, как сошлись в рукопожатии четыре руки.

Узкая, сильная ладонь порубежника.

Короткопалая с обломанными ногтями пьяницы шляхтича.

Широкая, как медвежья лапа, твердая, как копыто, ладонь шинкаря.

И измаранная кровью из лопнувшей мозоли ладонь студиозуса-медикуса.

Сошлись и сжались на мгновение, обещая недругам сполна забот и хлопот.

С началом кастрычника с востока задули сырые холодные ветры, на Прилужанское королевство наползли низкие серые тучи. Зарыдала хлябь небесная мелким холодным дождем, скорбя о растоптанном братстве лужичан.