Николай Преображенцев - Мы, Божией милостию, Николай Вторый…

После полей и перелесков, дорога опять завернула на деревенскую улицу, изб стало всё меньше, а казённых зданий всё больше. – Наверное, это пригороды Царского села, - догадался я. Внезапно улицы с домами закончились и из окон кареты открылся прекрасный старый парк, с высокими деревьями, увитыми еле пробивающейся молодой листвой. Пространство между деревьями, казалось, было чисто вымыто и выметено, и на земле уже успела появиться мягкая зелёная травка. Деревья расступились, из-за них показался невысокий всего в 2 этажа Александровский дворец. При отъезде, в суете и некотором умопомрачении я так и не успел рассмотреть его. Дворец казался уютным и в то же время величественным. Стены его были покрашены в яркий, но не кислотный жёлтый цвет, который приятно контрастировал с белым мрамором колонн. Первый, нижний этаж был значительно выше второго. – Какая же здесь высота потолков? – подумал я. – Метра четыре, не меньше. - Большая колоннада в центре напоминала картинки из школьного учебника истории. В ней был что-то римское или греческое, и по сути совершенно бесполезное. – Для красоты построили, – заметил я про себя. Карета остановилась на знакомой дорожке у парадного входа. Я подал императрице руку и тут только заметил, что она сильно побледнела, в ее глазах появилась новое выражение, как будто в зрачках отразились отблески затухающего пламени. – Ники, my darling – проговорила она глуховато, – у меня эти дни, ну, ты понимаешь… А у меня всегда это, – она не нашла подходящего слова, – сопровождается ужасными головными болями. Вот, опять , кажется, начинается. Я пойду на свою половину. – Да, да, конечно, – пробормотал я поспешно. А про себя подумал: – Так, это всё к лучшему, ложиться в одну постель с ней сейчас – это ужасно, как будто что-то украсть. Нет, не сегодня, слава Богу. – Она поцеловала меня опять, на этот раз в лоб, чуть встав на цыпочки, мы были с ней почти одного роста.

Пётр Васильевич Секеринский

Императрица быстро пошла налево, на свою половину, а я знакомой уже дорожкой засеменил на правую половину, к своему (своему ли?) рабочему кабинету. У двери на стуле дремал Чемодуров. Сон его, видно, был не крепок, заслышав мои шаги, он тут же вскочил и спросил, кланяясь и смотря в пол: – Встретили, всё слава Богу? А тут вас в приёмной Секеринский, Пётр Васильевич(68) дожидается. Говорит, по срочному делу. – А кто это? – Начальник Петербургского Охранного отделения. – А который час? – Десятый, Ваше Величество. – Ну, ладно, зови его, всё равно спать не хочется. – Я вошёл в кабинет: казалось, бумаг в нём только прибавилось. Не успел я сесть в похожее на трон кресло, как дверь распахнулась, и в неё энергично влетел весьма тучный человек в генеральском мундире. Судя по его морщинистому лицу, ему было уже немало лет, но на его брюнетистой шевелюре не было и следа седины, а иссиня-чёрные, прямо-таки смолистые усы стояли торчком. – Красит он их, что ли? – пронеслось в моей голове. – Садитесь, садитесь, э-э-э… Пётр Васильевич, – сказал я, выходя из-за стола и пересаживаясь на менее фундаментальное кресло за низким столиком, заваленным, как и всё вокруг, бумагами несомненной государственной важности. Секеринский сел на такое же кресло напротив, слегка расставив ноги и пропуская между ними округлое брюшко. – Прошу прощения, государь, за внезапный визит, но меня привело к вам дело, не терпящее отлагательства. – Слушаю. – Я вчера узнал от своего надёжного филёра, что на вас, на супругу вашу и на всю августейшую фамилию готовится покушение во время коронации, а сегодня пришло подтверждение, что покушение готовится серьёзное, вся боевая организация социалистов-революционеров задействована, и все эти эс-деки, все осколки Народной Воли им помогают. Сообщают, что готовят не менее 50 бомбистов. – Я посмотрел на Секеринского. Оказалось, он тоже очень внимательно смотрел на меня и изучал моё лицо и одежду. – И что же делать… с этим? Отменять коронацию? – проговорил я растерянно. – Ну, это уж вам решать. Я думаю, не откладывая, надо посоветоваться с дядьями вашими, с некоторыми министрами и членами Государственного совета. Готов выступить на этом совещании и доложить. – Хорошо, я посоветуюсь и вам сообщу. Завтра. – Осмелюсь высказать соображение, – смиренно заметил Секеринский, – что отменять коронацию не стоит, надо только усилить охрану. А мы со своей стороны примем меры. В Москве Охранным отделением руководит Зубатов, Сергей Васильевич. – Они все Васильевичи, – зачем-то подумал я . – Это очень опытный и надёжный человек, он всех этих революционэров знает вдоль и поперёк. Мышь не проскочит. И вообще… он – большой оригинал, с ним вам было бы интересно встретиться и поговорить. – И он опять внимательно посмотрел на меня. – Ну и отлично, – сказал я. – Раз уж вы пришли, Пётр Васильевич, давайте поближе познакомимся. – Секеринский поднял брови, но ничего не сказал, только голову склонил. Мне показалась, что от его черноволосой головы исходила какая-то непонятная мне опасность. – Вы знаете, вы должны знать, как начальник Охранного отделения, что вчера вечером я сильно ударился головой и после этого ничего не помню. То есть совсем ничего. Память может быть, и вернётся, – Секеринский опять вскинул на меня брови, – но когда, не известно. А ждать, в особенности после того, что вы мне сейчас рассказали, непозволительно ( слово-то какое нашёл ). Поэтому расскажите мне всё с самого начала. – О чём рассказывать, государь? – Для начала о себе. Мы с вами встречались? – Пару раз, Ваше Величество, во время официальных, так сказать, мероприятий. – Что же, и регулярных докладов об обстановке, один на один не было? – Не положено по субординации, я докладываю начальнику Департамента полиции Добржинскому, он – министру, а министр уже вам. – А сегодня почему же пришли не по субординации? – А Антона Францевича, Добржинского – нигде разыскать не могут, говорят в карты играет, – заметил Секеринский походя, – а его превосходительство Иван Логгинович в Москву на поезде уехал, и с ним связи нет. – Странно, – подумал я, – как-то это всё странно выглядит. Что нужно этому человеку? – А вслух сказал: – Ну вот теперь будете мне регулярно докладывать, раз в месяц. Так этому… Добржинскому и передайте. – Секеринский опять поклонился. – А теперь давайте по душам поговорим, если не возражаете, – продолжал я. – Итак, кто вы и откуда? – Я родом, Ваше Величество, из варшавской губернии, родился в еврейской семье, но мать и отца не помню. Умерли, наверное. Голод был. А я слонялся без дела, попрошайничал и спал прямо на дороге. Тут-то меня варшавский наместник, фон Берг, и заметил. Прямо на дороге нашёл, в пыли и грязи. Велел окрестить и определил в кантонистскую школу. – В швейцарскую что ли? – Что вы, – улыбнулся нынешний начальник питерской охранки. – Кантонистские, уж не знаю почему они так называются, это такие специальные школы, основанные еще прадедушкой вашим, Николаем Павловичем, для беспризорных детей, чтобы их в солдаты готовить. Я учился с отличием, был принят в кадетский корпус. И потом постепенно, постепенно… вот дослужился. – И большое у вас… хозяйство? – Да филёров человек сто, по сменам работают, через день, и осведомители конечно есть, но они не на службе, так, докладывают время от времени, и ещё перлюстраторы… письма вскрывают. – И-и… много вскрывают? – Да что вы, ничтожную часть. Какие наши средства… Не на что осведомителей, не то что перлюстраторов, содержать. Они ведь люди учёные должны быть, с пониманием. Не то что филера, дело нехитрое. А я вот в единственной на всё Отделение казённой карете к вам сегодня приехал. – Секеринский махнул рукой. – А телефоны… прослушиваете? – Как же можно? В Петербурге всего тысяча аппаратов, и все они у людей заслуженных или у высших чинов, я уже не говорю о членах августейшей фамилии. Но… если потребуется… – А много на службе таких, как вы, – спросил я внезапно, – перешедших в православие? – Да что вы, – опять повторил Секеринский, – единицы. И на нас как на предателей смотрят и свои, и чужие. – Да ещё хорошо бы понять, кто свои, а кто чужие, – подумал я. – А вот иудеев в западных областях миллионы, – продолжал шеф охранки. – Вот, где кипящий котёл, вот где источник бомбизма и прочей смуты. А что касается угрозы при коронации, – ловко сменил он тему, – так я доложу по инстанции. А вы соблаговолите обсудить это завтра, может быть на заседании Государственного совета? – Да, да, – промямлил я, провожая его до дверей.