Олег Авраменко - Принц Галлии

— Теперь это мой долг, — просто ответил Филипп.

Альфонсо XIII, король Кастилии и Леона, скончался в ночь на 17 ноября 1452 года во втором часу пополуночи. В мертвой тишине, воцарившейся в опочивальне после этого известия, первый камергер короля закрыл покойнику глаза и снял с его иссушенного болезнью пальца золотой перстень с печаткой, который, согласно преданиям, принадлежал еще вестготскому императору Теодориху. Затем он преклонил перед Бланкой колени и протянул ей перстень.

— Ваше величество...

Бланка приняла из рук камергера этот символ королевского достоинства и судорожно сжала его в ладони, едва сдерживая слезы. Перстень был слишком велик для ее тонких, изящных пальцев — так и ноша абсолютной власти казалась непосильной для этой юной и хрупкой с виду девушки, которая, как наивно полагал кое-кто из присутствующих, нуждалась в крепком мужском плече, чтобы надежно опереться на него.

Бланка, новая королева Кастилии и Леона, обвела туманным взглядом собравшихся и остановилась на Филиппе. Прежде она гнала прочь мысли о возможной смерти Альфонсо, до последнего мгновения она надеялась на чудо, но, когда неизбежное произошло, она вдруг поняла, что это для нее значит.

«Знаю, сейчас даже думать об этом негоже, — как будто говорил ее взгляд. — Знаю... И мне очень стыдно за свои мысли. И все же... Ведь теперь галльская корона не стоит между нами. Вместо нее я предлагаю тебе корону Кастилии — ничем не хуже, а может, и лучше галльской...»

Филипп виновато опустил глаза.

Лишь после того, как забальзамированное тело Альфонсо XIII перенесли в собор Санто-Кристо де ла Лус, чтобы народ мог попрощаться со своим королем, Бланке удалось встретиться с Филиппом наедине.

Они долго стояли молча, пристально глядя друг другу в глаза. Бланка была одета во все белое — цвет траура для королев, лицо ее было бледным, под стать траурным одеждам, и только на щеках еле заметно проступал слабый румянец.

— Итак, — наконец произнесла она. — Ты уже принял решение?

— Да, — понуро кивнул Филипп. — После похорон Альфонсо я еду в Рим и там женюсь на Анне Юлии.

— Но почему? Ты уже разлюбил меня?

Филипп опустился в кресло и тяжело вздохнул:

— Милая моя девочка! Пойми, когда речь идет о государственных интересах, о чувствах следует позабыть. Я люблю тебя, родная, очень люблю, но я не могу жениться на тебе. Прежде всего я государь, и лишь потом — человек. И как человек, я хочу быть с тобой, я так хочу любви, счастья, обыкновенного человеческого счастья, хочу, чтобы мы жили вместе, вместе воспитывали наших детей... К сожалению, обстоятельства оказались выше нас, и мы должны смириться с этим, достойно принять этот удар судьбы. Если бы ты знала, с каким трудом мне далось это решение, как велик был соблазн поступить по-человечески, а не по государственному...

Глаза Бланки потемнели:

— Ты врешь, Филипп! Просто ты разлюбил меня, я уже надоела тебе. И теперь тебе наплевать на нашего ребенка. — Она гневно топнула ножкой. — Какой же ты подлец!.. Милый!.. — Из груди ее вырвалось сдавленное рыдание.

Филипп встал с кресла и подошел к ней.

— Ну, нет, Бланка. Так не годится. Ведь ты королева, старшая дочь Кастилии. — Он обнял ее за плечи. — А я сын Галлии. И я не вправе допустить расчленение моей страны, что неминуемо произойдет, если Гасконь подпадет под влияние кастильской короны. Прованс и Савойя не замедлят присоединиться к Германскому Союзу — и тогда всему конец, галльская государственность будет подрублена на самом корню. Это тем более недопустимо сейчас, когда у меня есть уникальный шанс объединить Галлию, превратить ее из союза самостоятельных княжеств в мощное централизованное государство... Мало того, мне предоставлена возможность положить начало объединению всех галльских земель в Великую Галлию — и если я упущу эту возможность, мне не будет прощения. Современники станут презирать меня, а потомки назовут меня преступником и негодяем.

— А ты и есть негодяй! — в отчаянии воскликнула юная королева. — Жестокий, бессердечный негодяй!

— Бланка, Бланка! — почти простонал Филипп, лицо его исказила гримаса боли. — Не разрывай мне сердце, милая моя, любимая... И прости меня, родная...

Он опустился перед ней на колени и совершенно неожиданно для себя зарыдал — громко, безудержно, безутешно. Слезы обильно текли из его глаз, увлажняя снежно-белую ткань траурных одежд Бланки. Так горько и больно ему не было еще никогда, даже когда умерла Луиза, ибо только становясь взрослыми, мы начинаем в полной мере осознавать, какая это большая ценность — любовь, и что значит ее потеря.

А Бланка изо всех сил сдерживала слезы — королевы не плачут.

И спустя много-много лет, листая в памяти пожелтевшие от времени страницы прошлого, Филипп скажет, что именно тогда, в тот самый день закончилась его юность, и он сделал самый главный во всей своей жизни выбор. В тот день он окончательно и бесповоротно выбрал себе страну — всю Галлию, от Бретани и Нормандии до Пиренеев и Альп.

Октябрь 1988 — декабрь 1993 гг.

Фелипе (Felipe) — кастильское произношение имени Филипп.

Дворец на Палатинском Холме в Риме был официальной резиденцией императоров.

Интердикт — отлучение от церкви целой территории. В области действия Интердикта запрещены все виды богослужений, включая крещение и отпевание.

Три испанские королевства — Кастилия, Наварра и Арагон.

fortissimo con brio — громко, с задором (итал., муз.)

pianissimo — очень тихо (итал., муз.)

Цезарь — принятое в Средние века обращение к королю Италии.

Кастель-Бланко (Castel-Blanco) — буквально, «Белый Замок».

« Reqiescat in pace» — «Да почиет в мире» (лат., церк.)

«О природе любви и о любви на лоне природы» (лат.).

«О природе любви Маргариты и о любви с ней на лоне природы» (лат.).

Hansnarr — Глупый Ганс, немецкий эквивалент Иванушки-дурачка. Здесь и дальше Тибальд путает две разные сказки — про Иванушку-дурачка и про Ивана-царевича.

Carajo! (от carajar — совокупляться) — грубое испанское ругательство.

Монахи ордена святого Доминика называли себя псами Господними.

In extremis — здесь, в исключительных случаях (лат.).