Анатолий Дроздов - Витязи в шкурах

– А ты и рад угождать!

Игорь внимательно посмотрел на тысяцкого. Маленького роста, сухопарый, он сейчас напоминал ему беркута, готового ударить жертву.

– Что лаешься? – спросил миролюбиво.

– Бояре ропщут.

– Бояре ропщут всегда. Что им не по нраву?

– Что дружбу водишь с погаными. Сколько наших полегло в Поле! Сколько мучатся в полоне! А ты ездишь на охоту, пьешь с погаными кумыс, забавляешься плясками их девок. И не только плясками! – насупился Райгула.

– Еще они говорят: я завел войско в Поле, погубил тысячи дружинников и воев, – усмехнулся Игорь. – Так?

– Так.

– А они не вспоминают, как сами кричали на пирах? Как требовали от меня вести их на поганых? Как хотели испить шеломом из Дона и переломить копья о край Поля половецкого? Кто не позволил мне увести войско ночью, когда потоптали орду, а наутро обступили нас половцы? Кто требовал отдыха и дележа добычи? А сейчас они ропщут: князь виноват! За свой грех я отвечу пред богом. А они?.. Что им не по нраву? Князь один забавляется? Я всех зову на охоту и в свой шатер. Что не идут?

– Грех, князь веселиться, когда родная земля кровью заливается!

– Мы ей крепко пособим, если будем сидеть в шатрах и лить слезы?

– Все равно не гоже, князь! – насупил брови Райгула.

Игорь внимательно посмотрел на тысяцкого. Тот стоял, непреклонно, в упор глядя на него маленькими темными глазами. "Сказать ему? – заколебался Игорь. – А сохранит в тайне? Побежит к боярам – они ему роднее. И не сказать нельзя – без помощников никак. Придется".

– Сам знаю, что не гоже, – вздохнул, кладя руки на плечи Райгулы. – У самого душа болит.

Тысяцкий смотрел на него удивленно.

– Кончак, уезжая в поход, велел мне охотиться, пить кумыс и смотреть на пляски девок половецких. Вот и делаю так, чтобы все думали: князь покорен.

– Но зачем?

– Если я буду дни напролет сидеть в шатре, ходить с постной рожей, как твои бояре, что подумает охрана? Что князь задумал недоброе. И будут меня сторожить крепко. Со злом. Потому как без кумыса они злые.

Тысяцкий все еще не понимал.

– Я не смогу убежать, если меня будут хорошо стеречь! – сердито сказал Игорь.

– Задумал бежать? – Райгула не смог скрыть изумления. – Это невозможно!

– Прошлым летом из половецкого полона бежали сотский Якуб с сыновцем. Их держали под самой Тмутараканью, у них не было ни коней, ни друзей добрых, но они пришли на Русь! Чем я хуже?

– Поймают поганые – в колодки забьют!

– Тогда буду лить слезы! – усмехнулся Игорь.

– Но зачем бежать? – все еще недоумевал тысяцкий. – Выкупа жалко?

– Не нужен Кончаку мой выкуп. Ему Святослав Киевский за меня две тысячи гривен давал. Целый воз серебра! Не взял хан. Ты когда-нибудь слышал, Райгула, чтобы половецкий хан от серебра отказался?

Тысяцкий покачал головой.

– Не собирается Кончак меня из Поля отпускать.

– Что хочет?

– Чтобы я с ним на Русь ходил. Как когда-то мой дед Олег. Чтобы вместе русские города приступом брали, имение грабили, людей в полон гнали.

Маленькие глазки тысяцкого округлились.

– Ты вот про Русь, что кровью обливается, плачешь, – продолжил Игорь. – А что будет, если вместе с ханом пойду? Озлюсь сердцем, как дед, когда его с родных земель согнали? Умоются кровью все – от Переславля и Киева до Смоленска и Новгорода Великого!

– Грех, князь! – перекрестился тысяцкий. – Даже думать нельзя!

– Что делать? Убить себя?

– Великий грех! – снова перекрестился Райгула.

– Это мой грех, и я за него в ответе. Но что будет с Северской землей, если меня не станет? Сам знаешь, без князя земля долго не простоит – найдутся хозяева. Кто? Брат в полоне, оба сына – в полоне, сыновец – в полоне. Значит, чужой! Придет, выгонит Ярославну с детьми из Новгорода Северского, как когда-то меня с матерью выгнали из Чернигова. Мое горе? А что будет с тобой, Райгула? Новому князю старый тысяцкий без нужды – у него свой есть! Куда пойдешь, где голову преклонишь? Кем Михалко станет? Гриднем у чужого князя, как Улеб Гомийский? Ты этого хочешь?

– Нет!

– Тогда помогай!

– Буду! – поклонился Райгула. – Только боярам сказать надо.

– Им терять нечего. Поклонятся в ноги новому князю, он их приласкает. Земли у боярина забрать нельзя, а князю в новой земле укореняться надо – с боярами дружить будет. Они это знают, потому смиренно ждут выкупа. Не говори им!

Райгула не стал перечить. Вздохнул:

– Поганые сейчас города наши жгут!

– Ярославна отобьется. Святослав Киевский поможет.

– Добрую жену тебе бог послал, княже! И лицом красна, и умна, и распорядительная, и детей тебе хороших родила. Тяжко ей сейчас!

– Знаю! – посмурнел лицом Игорь.

– И нам убежать будет тяжко. Охрана хоть кумыса напьется, а кругом – половецкий стан! Пастухи не спят – стада от волков охраняют. Увидят – шум подымут! Не уйдем!

– Помогут!

– Кто?

– Овлур.

– Ты веришь ему?

– Другого помощника среди половцев у меня нет. Приглядываюсь к нему. И ты с Михалкой гляди.

– Как велишь, княже! Только и с Овлуром уйти тяжко.

– Уйдем. Ты и Михалко – со мной?

– Мы всегда с тобой, княже!

– Тогда вечером будем пить кумыс вместе и смотреть половецкие пляски. Не кривись!

– Без сына приду – отрока испортим! Не гоже ему на этот смотреть!

– А девок половецких, в вежах взятых, по Полю таскать не срам! Требушить их у костра, мед пить прямо из баклаги. Видел я! Пусть приходит!

– Как велишь, княже!..

Бубен гремел. Несколько теней, пошатываясь, топтались у догоравшего костра, кружились и подпрыгивали.

– Ай-ай-ай!.. – пьяными голосами подбадривали их лежавшие на кошмах половцы.

Овлур тихо скользнул мимо и на короткое время задержался у большого шатра, полотняные стенки которого просвечивали в темноте огнями горевших внутри светильников. Прислушался. Из-за полога доносился мужской хохот и притворный женский визг. И здесь веселье было в разгаре. Овлур удовлетворенно кивнул и двинулся дальше. Вскоре остановился у небольшого шатра. Присел и приподнял полог.

У самого входа внутри горел небольшой светильник. Крохотный язычок пламени рассеивал тьму всего на длину локтя. Овлур придвинулся прямо к пламени, чтобы оно осветило его лицо. Почти сразу же из темноты возникла узкая женская рука и взяла светильник. На короткий миг огонек, прежде чем его задули, мягко выхватил из черноты красивое женское лицо с большими черными глазами, густые брови, изогнувшиеся как крылья чайки в полете – и все исчезло.

Овлур скользнул внутрь и прикрыл за собой полог. Он не успел выпрямиться, как мягкие теплые руки охватили его за шею и горячие губы жадно впились в его рот. Он упал спиной на ковер, женщина оказалась сверху, неистово лаская его руками и губами. Он жадно гладил ее упругие бедра, ощущая сквозь тонкую ткань шелковых шаровар их жар.