Анатолий Дроздов - Витязи в шкурах

Возле ворот острога возникло столпотворение – все стремились как можно быстрее выбраться наружу.

– Смотри! – Улеб тронул Вольгу за плечо.

Несколько сотен половцев, нахлестывая коней, во весь опор летели к острогу.

– Возьмут тепленькими!..

Вольга побежал по забралу и у ворот перепрыгнул тын, свалившись в ров. Выбравшись наружу, закричал, останавливая бегущее воинство. Улеб тем временем наводил порядок внутри пылающего острога. Совместными усилиями им удалось остановить смятение и выстроить поперек улочки воев – тех, у кого сохранились щиты и копья. Лучники заняли место позади. Строй медленно пятился к городу.

Всадники показались в конце узкой улицы и, теснясь по двое в ряд, помчались к защитникам. Передние выставили перед собой копья, задние на скаку натягивали луки. Стрелы ударили по русским, рядом с Вольгой кто-то застонал.

– Бить по коням! – страшно закричал Улеб. – Стрелами!

Сухо щелкнули тетивы. Кони под передними пловцами споткнулись и вместе с всадниками грохнулись на деревянный помост улицы. Скакавшие следом за первой парой половцы перескочили препятствие, но, получив несколько стрел в грудь, их кони осели на задние ноги и повались, образовав непреодолимое препятствие. Задние всадники закрутились, осаживая коней. Лучники Улеба выпустили в их сторону залп, несколько степняков сползли с седел, увеличивая неразбериху.

– К городу! Борзо!..

Однако вои Улеба не прошли и полсотни шагов, как из боковой улочки, визжа и махая саблями, вылетела орда всадников. Они мгновенно разрезала жидкий строй русских. Степняки, низко свешиваясь с седел, стали наотмашь рубить брызнувших к стенам домов русских воев. Молодой половец в кольчужной броне (по всему было видать – главный), вертя саблей над головой, кричал им, командуя.

– Выблядки кобыльи!

Улеб выхватил копье из рук стоявшего рядом воя, перехватил его у наконечника и побежал по деревянному помосту к половцам. В трех шагах от степняка в броне воткнул копье шипом в доски и взмыл в воздух. Половец заметил опасность и занес меч, но не успел. Улеб на лету ударил его ногами в живот. Половец вылетел из седла и грохнулся наземь, князь едва не последовал следом. Но в последний миг уцепился рукой за луку седла, сел задом на круп лошади и через мгновение уже ловил сапогами стремена.

– Песья кровь!.. Блядины дети!

Улеб остервенело рубил прорвавших строй половцев и те не выдержали, дрогнули. Попятились назад в боковую улочку. Но позади яростно напирала подскакавшая подмога, передние половцы теснимые ею, вновь подались поперек пути русских.

– Держись, княже! – услышал Улеб и, глянув вниз, увидел Микулу. Шлем он потерял, и растрепанная русая голова его мелькнула и скрылась между ног коня переднего половца. Конь вдруг закричал как человек, встал на дыбы. Из распоротого на всю длину брюха на улицу вывались сизые внутренности. Закричал второй конь, всадник его свалился на деревянный помост, и, прежде чем Улеб успел занести саблю, к нему кинулся Микула. В воздухе мелькнуло окровавленное лезвие его засапожника.

Справа и слева от князя защелкали тетивы: глухо – луков и звонко – самострелов. Половцы на боковой улочке стали падать наземь, животные, потерявшие всадников, испуганно толпились у бьющихся в агонии передних коней, не давая возможность задним всадникам пробиться к русским.

Улеб оглянулся. Степняки, вытесненные его неожиданным нападением в другую улочку, уже были не опасны: кто лежал на деревянном помосте, суча ногами, кто убегал, нахлестывая коня плеткой. Вольга, опустив кистень, на трофейном коне подскакал к князю.

– Где Кузьма? Видел?

Улеб покачал головой.

– Кузьма! – заревел Вольга на весь посад. – Кузь-ма!..

– К городу, боярин! – схватил его за плечо Улеб. – К городу!..

Перед самыми воротами Путивля, когда кончились дома посада, на защитников острога, уцелевших в уличных схватках, опять налетела орда. Развернувшись на свободном пространстве, половцы выставили перед собой копья и во весь опор помчались на жидкий строй русских. Непременно смяли бы, если б со стен не ударила туча стрел. Выпущенные из больших самострелов оперенные сулицы пронзали коней степняков во всю длину крупа, пробивали навылет тела всадников. Длинные стрелы составных луков и короткие – ручных самострелов разили в незащищенные лица, руки, ноги, находили незакрытые броней участки тела или пробивали броню… Из мчавшегося к воротам города могучего вала, только жидкая волна достигла переднего ряда русских воев, да и та тут же схлынула, напоровшись на острые копья. Уцелевшие степняки скрылись за домами.

– Где Кузьма? – опять подскакал к Улебу Вольга. – Где Кузьма?!

– Да здесь я! – послышалось в стороне.

Улеб с Вольгой невольно повернулись на голос. Закопченный, с обожженными волосами Кузьма стоял, прижимая к груди странное копье с большим веретенообразным наконечником.

– Увидел, что одно не разорвалось, – пояснил Кузьма, пробираясь ближе. – Во двор дома упало. Пока нашел…

– Дал бы я тебе! – воскликнул Вольга, спрыгивая с коня. – Голос сорвал, разыскивая гада. Чума ты московская! Гад! Да я тебя…

Он крепко прижал к себе друга. Вои, бежавшие в открытые ворота города, оглядывались на них. Но не останавливались…

– Поначалу думал, что это нефть. Но нефть при горении сильно коптит. Здесь же пламя яркое, дыма мало. Бензин. Прямогонный, конечно. Его в горах каждый младенец делать умеет – национальный спорт, даже змеевика не надо. Но бензин не простой – с загустителем. Не знаю, что он использовал, возможно, просто серу…

Кузьма говорил, не выбирая слов, но никто из собравшихся в гриднице его не перебивал и не переспрашивал. По лицам было видно: половины сказанного не понимают, но, тем не менее, внимали. Кузьма достал из сумки глиняную баклагу, вытащил пробку и отлил из нее в плошку. Жидкость была светло-коричневая, вязкая. Резкий неприятный запах поплыл по гриднице, Ярославна невольно сморщилась. Кузьма спрятал баклагу в сумку, взял зажженный светильник, поднес его к плошке.

Раздался тихий хлопок, и яркое пламя взметнулось на высоту локтя. Сидевшие рядом отшатнулись. Пламя бросало отблески на хмурые лица. Кузьма взял второй светильник и поднес его к плошке с огнем. В двух пядях от нее желтый язычок на кончике фитиля мигнул и погас.

– Жрет кислород из воздуха, – пояснил Кузьма. – В стороне, где я живу, называется "напалм". Прилипает к стенам и одежде, горит, пока остается хоть капля. Заливать водой бесполезно. Можно только сбить.

Он бросил на плошку тряпицу. Пламя погасло. Кузьма принес от стены длинную оглоблю и странный, веретенообразный кувшин.

– Конструкция простая, как грабли. Кувшин узкий, чтобы ракета лучше летела, но в него влезает с полведра. В кувшин вставляется палка – до самого донышка, у горла конопатится и обмазывается смолой. К палке ремешками привязан тростник, заполненный изнутри порохом, позади палки – оперение, как у стрелы, только стабилизаторов четыре. Вот и вся шерешира. Остается положить на направляющие и поджечь пороховой двигатель. При падении кувшин разбивается, горящий порох рядом – пламя вспыхивает. Мне повезло, что эта угодила в бочку с водой – кувшин не разбился, а пороховой заряд погас…