Андрей Калганов - Ветер с Итиля

Азей трескуче засмеялся:

– Да какие уж тут шутки, соколик…

Он резко махнул рукой. Выбравшаяся из-за тучи луна осветила продолговатую гирьку, летящую Степану прямо в лоб.

«Ох, дурак! – мысленно простонал Белбородко. – Второй раз на одни грабли…»

Азей бережно смотал ремешок кистеня и спрятал оружие в рукав, закидал Степана хворостом.

– Ты полежи, отдохни, соколик, а мы покамест народ поднимем… Шоб никто не сомневался, кто ты есть такой…

Азей вернулся к погребальному костру. Как он и рассчитал, тризна была в самом разгаре, отовсюду слышались песни и веселый смех. Людины старались поскорее забыть о беде, что выпала на их долю. Все правильно, так и должно быть.

Ведун подошел к костру и закричал:

– Настало время испытать чужака, пусть докажет, что он не упырь, или сгорит в священном огне.

– Пусть, пусть докажет, – раздались крики, – тащи его на круг!

Но сколько ни искали людины, сколько ни метались по полю, чужак как сквозь землю провалился. Любомир только разводил руками, в которых держал жареного зайца и полкаравая хлеба, Алатор пожимал плечами, ухмыляясь в лоснящуюся от жира бороду.

– Ушел, ушел проклятый, – кричал ведун, заламывая руки. – Знал упырь, что не сможет обмануть сход, знал, вражина… Луна вона как таращится, плохая луна, темная. Чую беду близкую, чую…

Человек десять загорелись прикончить упыря. Вооружились кольями и бросились к яру, обшарили низы и, взобравшись по тропе, вьющейся меж кустов, с час трещали ветвями и громко переговаривались, но, разумеется, никого не нашли и вернулись обратно.

Пиршество загудело с новой силой. Бочонки с хмельным медом и брагой быстро пустели, отовсюду доносились пьяные возгласы, мало-помалу об упыре забыли. К тому времени, когда погребальный костер унялся, людины лежали вповалку вокруг тлеющих углей, повсюду раздавался храп.

Вдруг откуда-то с яра донесся отчаянный волчий вой. Людины встрепенулись.

– Уж не наш ли озорничает? – послышался шепот. – Надо бы проучить.

– Утром пойдем, в этакой тьме он всем глотки порвет. Как сосветает, его сила убудет, вот тогда всем миром и навалимся…

Вой оборвался, и тревожные разговоры постепенно смолкли. Только ветер метался меж спящими.

– Эй, Чуек, – прошептал Гридя, когда все уснули, и толкнул приятеля пяткой.

– Отлезь, – сонно огрызнулся тот.

Гридя вновь пихнул его.

– Ну, чего тебе?

– Как думаешь, пришлец и правда упырь?

Чуек потер заспанные глаза, заворочался.

– Блоха ты неугомонная, – озлился Чуек, – хоть ночью-то отстань, дай поспать.

Гридя немного помолчал, думая о чем-то, и вновь принялся тормошить:

– Давай изловим татя, к битве-то мы с тобой не поспели, хоть здесь отличимся.

Чуек зевнул во весь рот и потянулся:

– Изловим, говоришь? А как он на тебя кинется да в горло вцепится, что тогда?

– Не вцепится, – заверил Гридя, – у меня оберег имеется.

Он показал приятелю Перунов оберег, Чуек уважительно защелкал языком:

– Знатная вещица! Откудова?

– Долго рассказывать.

Чуек задумался, почесывая затылок:

– А меня-то он защитит?

– Еще бы, – обрадовался Гридя. – Оберег сильный, в деле проверенный. Помнишь, от хазарина удирали? Защитил ведь.

– Ладно, пошли, – согласился Чуек, – только топоры прихватим.

Они пошарили между спящих и нашли топоры, которыми рубили лесины для погребального костра.

– Только потом надо на место возвернуть, – задумчиво сказал Чуек, – а то розог всыпят.

– Угу, – согласился Гридя, и они отправились ловить упыря.

Насчет того, что Перунов посланец на деле оказался упырем, у Гриди были весьма сильные сомнения. Зачем было упырю вставать за их весь, крушить подлых хазар? Почему ведун не распознал его сразу? Что-то здесь нечисто. Тревожно было на душе у Гриди. Парней хоть и двое, да с острыми топорами, но мало ли что?

Приятелю тоже было не по себе. Чуек заметно трусил и заводил речи о том, что-де утром сподручнее упыря ловить.

«Так-то оно так, – ответствовал Гридя, – да только мы с тобой опять будем не у дел – упырь-то, как солнышко взойдет, обратно человеком обернется, а как это не пришлец, ищи его тогда».

Наконец они дошли до яра. Сверху летел душераздирающий вой.

– Полезли, – поцеловал оберег Гридя, – вон тропа.

– Лучше давай я спрячусь, – предложил Чуек, – а ты его раздразнишь, а когда он слезет, я из засады ему в спину ударю.

Гриде тоже не хотелось идти в лес, но и план Чуйка парню не нравился – коли струхнет приятель, вовремя не вылезет из укрытия, то придется одному от упыря отбиваться.

– Ладно, – все же согласился Гридя, – только смотри – не струсь.

Чуек обиженно пробурчал что-то и залез в куст бузины, одиноко растущий у самой стены обрыва.

Гридя чего только не делал: прыгал, как подбитая камнем птица, корчил рожи, выкрикивал оскорбления, даже швырял камни на яр… А упырь все не появлялся. Более того, даже выть перестал.

«Может, то обыкновенный волчище, мало ли их тут бродит, а я из кожи вон лезу», – подумал Гридя. Еще немного поскоморошничал, со злости плюнул и уселся на корягу, валявшуюся рядом. Все, хватит!

– Эй, Чуек, вылазь, нет никого!

Вдруг послышалось сиплое дыхание. Гридя обернулся. Лютый стоял на задних лапах и внимательно смотрел на Гридю, словно прикидывая, куда лучше вцепиться. Подкрался, проклятый!

Гридя свалился с коряги и, вытянув оберег из-за пазухи, зашептал всякие ругательства, чтоб отпугнуть нечисть. О том, что отгонять упыря не надо, а надо на него броситься и зарубить топором, он как-то сразу забыл. Упырь медленно пошел на него, раскачиваясь, будто от порывов ветра. Гридя вскочил и бросился наутек. Чуек из куста рванул в противоположную сторону, воя почище всякого упыря.

Позади – тяжелые прыжки. Гридя мчался вдоль яра к кустарнику, темневшему впереди. Мужество постепенно возвращалось к нему. Он добежит до этих зарослей и встретит упыря в них, чай, там волчара шибко не поскачет. Эх, жаль, Чуек опять струсил. Ну ничего, зато весь почет Гриде достанется. Никто после не скажет, что он бедовик…

Гридя влетел в кустарник. Ветви больно хлестали по лицу, сучья цеплялись за рубаху, отрывая от нее лоскуты и царапая тело. Вдруг его вынесло на небольшую «полянку», свободную от растительности. Под ногами захрустел ломкий хворост.

Оборотень, ломая ветви, пер вслед за ним. Гридя стиснул топор, развернулся навстречу вражине.

Вдруг из кучи хвороста показалась пятерня. Гридя от неожиданности и страха заорал. Пятерня схватила его за ногу и так рванула, что земля оказалась прямо под носом. Над бедовиком Гридей нависла огромная черная фигура.

«Все, пропал, – подумал он и зажмурился. – Только бы не мучили, проклятые».