Александр Прозоров - Тень воина

— Любый мой… Как же я ждала тебя… Нашла…

Олег опять упал в сено, гладя ее по голове. Девушка ровно задышала, явно уснув, и он сделал еще попытку выбраться, осторожно приподняв ее голову и переложив на скатанный край шкуры. Тихонько сполз вниз, прихватив по дороге штаны и рубаху, торопливо оделся, нащупал в сене саблю, опоясался и наконец-то выбрался из сена.

Крест у запястья продолжал жечь руку — однако двор выглядел спокойно. Кони, прядая ушами, спокойно перетаптывались возле яслей, выдыхая белые клубы, курицы затаились где-то в хлеву. Никаких посторонних звуков, никакого движения. Правда, стены, телеги, крыльцо, столбы навеса из коричневых стали белыми — но это была всего лишь изморозь. Олег открыл рот, коротко дохнул, наблюдая за появившимся облаком, неспешно поплывшим к навесу, потом передернул плечами и полез обратно в сено.

— Где ты был? — сонно поинтересовалась Всеслава, тут же по-хозяйски забрасывая на него руку и укладывая голову на плечо.

— Осмотреться ходил.

— И что там?

— Зима пришла. Заморозки.

— А Малюта?

— Не видно никого…

— Спит, — улыбнулась Всеслава и неожиданно продолжила: — Как же я тебя люблю, как же я люблю тебя, единственный мой.

— В кого ты только уродился такой, балбесина великовозрастная, чурка дубовая, телок березовый?! Ты хоть понимаешь, что по твоей милости нас всех порезать тут могли, как утей в курятнике?! А ну, тать какой бы забрался, али половцы наскочили? Ничего поручить нельзя, дубина стоеросовая!

Бесшумно зевнув, Олег потер запястье, на котором всё еще исходил жаром освященный в Князь-Владимирском соборе серебряный крест, приподнял голову и понял, что распекает Захар мальчишку, что сидел на телеге с рыжебородым Лабутой. Точнее, с Лабутой паренек сидел в пути — а здесь стоял, понурив голову, и выслушивал нотацию, ковыряясь в земле носком сапога. Середину даже жалко его стало — совсем ведь мальчишка еще. Ну, заснул, бывает. Не в походе ведь, и не случилось ничего. Сами тоже хороши — никто за всю ночь не проснулся, пост не проверил, наружу носа не показал.

— Баклуша липовая! — закончил лекцию мужик. — Без завтрака бы тебя оставить, недоумок! Ступай в дом!

Дверь хлопнула, пропуская внутрь незадачливого сторожа и бородача, девушка тут же шевельнулась и захихикала в ухо:

— Говорила я, у Малюты хоть весь обоз уведи, не заметит…

Всеслава перекатилась ему на живот, крепко поцеловала:

— Теперь ты мой, колдун. Никому не отдам. — Потом принялась собирать в сене свои одежды, спешно одеваться. — Акулина, вестимо, извелась уж вся. И ты иди, перекусишь на дорогу.

— Сейчас, догоню. — Входить в избу вместе с Всеславой Олег всё-таки не хотел.

Свернув шкуру, он запихал ее в сумку, провел пальцами по столбу, оставив на инее четыре черные полосы, выдохнул пар, поднял глаза к низкому, темному от туч небу. Вот и зима. Пожалуй, задерживаться в Сураве надолго ему не придется.

К тому времени, когда он зашел в дом, путники уже поели. Разумеется, готовить никто ничего не стал — пожалели времени, хоть и печь рядом. Пара огурцов, толстый ломоть сала, положенный вместо хлеба на четвертину капустного кочана. Не много, но пока Олег, молча переглядываясь с Всеславой, прожевал угощение, сноровистые мужики успели запрячь лошадей.

Впрочем, ведун особо не переживал — всё едино верхом он обоз нагонит, не успеют они и до леса докатиться. Он накинул уздечку на морду чалого, затянул снизу ремешок, потом перешел к гнедой.

— Не отставай, колдун, — громко рассмеялась Акулина, помахав ему рукой. — А то опять заплутаешь.

— Да открывай же, Трувор, — поторопил Лабута возящегося с тяжелым засовом мальчишку. — Домой хочу поспеть к обеду. По щам соскучился, с убоиной да капустой кислой. А то всё каша да огурцы. Обрыдло!

— И баньку горячую к вечеру протопить, да медком хмельным стоячим брюхо промыть, — согласился с ним кто-то из мужиков. — И на перинку под утиное одеяло.

Олег, раскладывая потники скакунам на спины, мысленно подписался под каждым услышанным словом. А потом вдруг настала мертвая тишина. Ведун, почуяв неладное, резко обернулся…

Дороги за отворенными заиндевевшими воротами не было. Прямо от порога начиналась залитая коричневой водой топь, из которой тут и там выпирали кочки с пожухлой травой, местами покачивались кривые болезненные березки, да торчали повсюду, раскинув резные листья, радостные зеленые камыши. Вдобавок ко всему, мороза за воротами не было и в помине — там, покрывая вязь мелкой рябью, шел затяжной моросящий дождь…

— Ква… — ошалело выдохнул Середин, быстро подошел к воротам, наклонился, огладив ладонью ближнюю из кочек. Рука ощутила влагу, кочка заметно подалась под нажимом, однако никуда не делась. На морок не похоже. Вдобавок, жар в кресте заметно ослаб. Значит, чары таились не снаружи, а внутри двора. Однако ехать путникам всё равно оказалось некуда.

— Коля, за калитку глянь! — указал пальцем на противоположную сторону двора Захар.

Его сын спрыгнул с телеги, быстрым шагом прошел к дальнему сараю, толкнул створку… За углом сруба открылся всё тот же унылый вид.

— На крышу заберись. Может, подъезды затопило!

— Трувор, подь сюда, — подозвал младшего брата мужик, рывком подсадил его на крышу. Тот, скользя по заснеженной дранке, забрался на конек, примостился там. Глянул в одну сторону, другую…

— Не, бать, везде топь плещется, — облизнулся он. — И леса нет.

— Чего?

— Ну, не на холме мы Творимировом, бать. Ни заводи его не видать, ни мельницы, ни загона, ни леска. И леса нашего, соснового, тоже нет. Ну, через который тракт идет. И откоса песочного не видать.

— Подожди… — выпрямился Олег. — Какой мельницы?

— Водяной, — отозвался Захар. — Творимир мельник наш. От отца в Кшени отделился да тут и осел. Уж лет двадцать, почитай, свое хозяйство ведет. Ручей под холмом загородил да мельницу поставил. К нему с зерном со всех наших деревень ездят, и с Селезней, и с Глазка, и с Долгуши… Постой, ты ведь колдун! Ну, так скажи, откель зыбун сей взялся?

— Мельник, — раздраженно отмахнулся Олег. — Что же не упредили вчера, чей дом?

То, что все мельники — колдуны, на Руси каждый знал с младых ногтей. Кузнецы и мельники. Причем, если волхвы знались с богами и духами, то кузнецы и мельники — только с нечистой силой. Да и как без этого обойдешься, коли селились они всегда на отшибе, в неудобьях всяких. Деревня в спокойном закутке — а мельник на холме, на самом ветродуе. Деревня — у тихого озерца, а мельник — к перекату устраиваться едет. И для ремесла своего мельнику, вестимо, с Похвистом нужно сговариваться, с духами воздушными. А коли мельница водяная, то и того хуже. Поди, заставь ее ладно работать, с водяными, мавками и русалками общего языка не найдя? Посему каждый знал, что и кикимора, и вий, и упырь какой, от которого даже мыши в стороны бегут, для мельника запросто лучшим другом оказаться может и приют, а то и убежище от врагов у него найти.