Роберт Харрис - Фатерланд

– Шарлотта? – спросил он с ударением на втором слоге. Шарлотта. – Извините за эту мелодраму. Ваш телефон прослушивается.

– Говорят, прослушивают всех иностранцев.

– Правда. Когда я работал в министерстве, то видел записи разговоров. Но общественные телефоны безопасны. Я тоже говорю из будки. Я был в ваших краях в четверг и записал номер, с которого вы сейчас говорите. Как видите, у меня серьезное дело. Мне нужно связаться с властями вашей страны.

– Почему бы не поговорить в посольстве?

– Это небезопасно.

Судя по голосу, он был страшно напуган. И наверняка выпил.

– Вы хотите сказать, что собираетесь бежать?

Долгое молчание. Потом Шарлет услышала позади себя шум. Металлический стук по стеклу. Она обернулась и увидела стоявшего в темноте под дождем человека. Прижав руки к стеклу, он, словно ныряльщик, заглядывал внутрь будки. Она, должно быть, вскрикнула или так или иначе выдала свой испуг, потому что Штукарт страшно испугался.

– Кто там? Что случилось?

– Ничего. Просто кто-то хочет поговорить по телефону.

– Мы должны поторопиться. Я имею дело только с вашим отцом, а не с посольством.

– Что вы хотите от меня?

– Приходите ко мне завтра, и я вам все расскажу. Шарлотта, я сделаю вас самым знаменитым репортером в мире.

– Где? Когда?

– У меня дома. В полдень.

– Это не опасно?

– Теперь везде опасно.

И повесил трубку. Это были последние слова, которые она от него услышала.

Она докурила сигарету и раздавила окурок ногой.

Остальное Маршу было более или менее известно. Она обнаружила тела, вызвала полицию. Ее отвезли в городской участок на Александерплатц, где на три часа оставили сходить с ума в комнате с голыми стенами. Потом перевезли в другое здание, где она давала показания какому-то противному эсэсовцу в дешевом парике, кабинет которого походил скорее на лабораторию судмедэксперта, чем на служебное место детектива.

Марш улыбнулся, услышав описание Фибеса.

Она сразу же решила – по вполне очевидным соображениям – не сообщать полиции о субботнем звонке Штукарта. Если бы она проговорилась, что собиралась помочь тому бежать, её бы обвинили в «деятельности, несовместимой со статусом журналиста», и арестовали. И без того её решили выслать. Вот так обстоят дела.

Власти намеревались в ознаменование дня рождения фюрера устроить в Тиргартене фейерверк. Часть парка была отгорожена, пиротехники в синих спецовках на глазах любопытной толпы готовили там свои сюрпризы. Стволы минометов, мешки с песком, блиндажи, километры кабеля – все это скорее выглядело как подготовка к артиллерийскому налету, нежели к празднованию. На штурмбаннфюрера СС и женщину в голубом плаще из синтетики никто не обращал внимания.

Он черкнул несколько строк в записной книжке.

– Это номера моих телефонов – служебный и домашний. Кроме того, здесь номера моего друга Макса Йегера. Не застанете меня, звоните ему. – Он вырвал листок и передал ей. – Если произойдет что-то подозрительное, вызывающее беспокойство, звоните в любое время.

– А как с вами? Что вы собираетесь делать?

– Собираюсь вечером попробовать попасть в Цюрих. Завтра с утра нужно первым делом проверить этот банковский вклад.

Ему уже было известно, что она скажет, прежде чем она открыла рот.

– Я лечу с вами.

– Здесь вам значительно безопаснее.

– Но это и мой материал.

Она вела себя как избалованный ребенок.

– Поймите же, ради Бога, это не материал для газеты. – Он подавал раздражение. – Давайте договоримся. Что бы я ни обнаружил, клянусь, расскажу вам. Все до конца.

– Это не одно и то же. Вот если бы я сама была там…

– Но это лучше, чем отправиться на тот свет.

– За границей такого не случится.

– Наоборот, именно там они пойдут на это. Если произойдет что-то здесь, они в ответе. А если за границей… – Он передернул плечами. – Ну что ж, попробуйте.

Они расстались в центре Тиргартена. Марш быстро зашагал по траве навстречу городскому шуму. На ходу вынул из кармана конверт, нащупал в нем ключ и машинально поднес к носу. Запах её духов. Он оглянулся. Она шла между деревьев в противоположную сторону. На мгновение исчезла, появилась вновь, исчезла, появилась – крошечная фигурка, словно птичка в ярко-голубом оперении на фоне сумрачного леса.

Дверь в квартиру Марша болталась на петлях, словно сломанная челюсть. Он стоял, прислушиваясь, на площадке с пистолетом в руках. В квартире было тихо и пусто.

Как и у Шарлет Мэгуайр, его квартиру обыскали, но ещё более зверски. Все было свалено в кучу посреди гостиной – одежда и книги, обувь и старые письма, фотографии, посуда и мебель – руины былого. Словно кто-то собирался зажечь костер, но в последнюю минуту ему помешали поднести факел.

На самом верху этого погребального костра торчала фотография в деревянной рамке – командующий подводным флотом гросс-адмирал Дениц пожимает руку двадцатилетнему Маршу. Почему именно она оказалась там? Что хотели этим сказать? Он взял её в руки, поднес к окну, сдул пыль. Он совсем забыл о ней. Перед отплытием каждой лодки из Вильгельмсхафена Дениц являлся на борт: внушающий благоговение грубоватый служака с железным рукопожатием. «Удачной охоты», – рявкнул он Маршу. То же самое адмирал прорычал каждому из присутствовавших. На снимке для встречи с ним у рубки выстроились пять молодых членов экипажа. Слева от Марша – Руди Хальдер. Остальные трое погибли в том же году вместе с лодкой U-175.

Удачной охоты.

Он бросил фотографию обратно в кучу.

Чтобы натворить такое, нужно было время. Время, злоба и уверенность, что никто не помешает. Этим, должно быть, занимались, когда он был под стражей на Принц-Альбрехтштрассе. И это могло быть только делом рук гестапо. Ему вспомнилась надпись, нацарапанная людьми из «Белой розы» на стене близ Вердершермаркт: «Полицейское государство – страна, управляемая преступниками».

Они вскрыли его почту. Пара просроченных счетов – вот бы и оплатили! – и датированное вторником письмо от бывшей жены. Марш пробежал его глазами. Она решила, что ему не следует больше встречаться с Пили. Это отрицательно действует на мальчика. Она надеется, Марш согласен, что так будет лучше. Если потребуется, жена готова выступить под присягой в имперском семейном суде, но уверена, что в его интересах и в интересах мальчика до этого не доводить. Подписалась: «Клара Эккарт». Выходит, снова взяла свою девичью фамилию. Он смял письмо и бросил его в кучу мусора рядом с фотографией.

По крайней мере, не тронули ванную. Марш принял душ и побрился, оглядев в зеркало свои синяки и ссадины. Они выглядели не так уж страшно – болело сильнее. На груди красовался большой кровоподтек, пара ссадин на ногах, одна ниже спины, ещё один синяк на шее. Ничего серьезного. Как это, бывало, говаривал отец?.. «Еще поживешь, сынок». Слова эти как отцовский бальзам на все детские болячки. «Еще поживешь!»