Роберт Харрис - Фатерланд

Они проехали ещё двадцать километров, миновали дымящиеся заводские трубы Каттовица, затем Марш приказал Йегеру съехать с автобана.

Он мысленно представлял её в эти минуты.

Вот она выписывается из гостиницы. Говорит портье: «Уверены, что для меня ничего нет?» Портье улыбается: «Ничего, фрейлейн». Она уже спрашивала десятки раз. Портье предлагает помочь с багажом, но она отказывается. Остановив машину на высоком берегу реки, она перечитывает письмо, которое обнаружила в своем чемодане: «Милая, здесь ключ от хранилища. Позаботься, чтобы картина когда-нибудь увидела свет…» Проходит минута. Другая. Еще одна. Она неотрывно смотрит на север, откуда должен появиться он.

Наконец смотрит на часы. Медленно опускает голову, включает зажигание и выруливает на тихую дорогу.

Теперь они проезжали по обезображенной промышленностью сельской местности: бурые поля, разделенные беспорядочными полосами деревьев; белесая трава; черные отвалы угольных отходов; деревянные вышки старых шахтных стволов с остатками колес, словно скелеты ветряных мельниц.

– Ну и дыра, – заметил Йегер. – Что здесь такое?

Дорога шла вдоль железнодорожного полотна, потом пересекла реку. Вдоль берегов проплывали клочья ядовитой пены. Ветер дул со стороны Каттовица. В воздухе воняло химией и угольной гарью. Небо здесь было сернисто-желтым, сквозь этот смог проглядывал оранжевый диск солнца.

Они спустились под гору, проехали по почерневшему железнодорожному мосту, потом пересекли железную дорогу. Теперь близко… Марш пытался вспомнить сделанный рукой Лютера набросок.

Доехали до железнодорожной ветки. Поколебавшись, Марш сказал:

– Направо.

Мимо ангаров из гофрированного железа, жидких рощиц, снова через рельсы…

Он разглядел заброшенную колею.

– Стоп!

Йегер затормозил.

– Вот здесь. Можно глушить мотор.

Полная тишина. Даже птицы не щебечут.

Йегер с отвращением оглядел узкую дорогу, бесплодные поля, деревья в отдалении. Заброшенная земля.

– Так мы посреди преисподней!

– Который час?

– Начало десятого.

– Включи радио.

– А что там? Захотелось музыки? «Веселую вдову»?

– Давай включай.

– Какой канал?

– Неважно какой. Если сейчас девять, везде одно и то же.

Йегер нажал кнопку, прошелся по шкале. Шум, будто о скалистый берег бьется океан. Он крутил ручку настройки, и шум то исчезал, то возникал, терялся опять и потом с новой силой возвращался – не шум океана, а миллион восторженных человеческих голосов.

– Достань-ка наручники, Макс. Вот так. Давай ключ. Теперь возьмись за баранку. Извини, Макс.

– О, Зави…

«Он приближается! – восклицал комментатор. – Я его вижу! Вот он!»

Марш шел чуть больше пяти минут и почти достиг березовой рощицы, когда послышался гул вертолета. Он обернулся и поглядел вдаль, за колышущуюся траву, вдоль заросшей колеи. К стоявшему на дороге «мерседесу» подъехала дюжина других машин. По направлению к нему двигалась цепочка черных фигур.

Он повернулся и пошел дальше.

Сейчас она въезжает на пограничный пункт. На флагштоке хлопает флаг со свастикой. Пограничник берет её паспорт: «С какой целью вы выезжаете из Германии, фрейлейн?» «Еду на свадьбу подруги. В Цюрих». Он переводит взгляд с фотографии на паспорте на её лицо и обратно на фотографию, проверяет даты на визе. «Вы едете одна?» – «Мой жених должен был ехать вместе со мной, но задержался в Берлине. Служба. Сами знаете». Улыбается, держится естественно… Все как надо, дорогая. Никто не сможет сделать это лучше тебя.

Опустил глаза к земле. Здесь должно что-то остаться.

Один пограничник расспрашивает её, другой кружит около автомобиля. «Прошу прощения, что везете?» – «Только одежду и белье. И свадебный подарок». На лице написано смущение. «Разве что-нибудь не так? Хотите, чтобы я открыла?» Начинает открывать дверцу… О, Шарли, ради Бога, не переиграй. Пограничники обмениваются взглядами…

И потом он увидел. Почти не видная в корнях молодого деревца красная полоска. Наклонился, поднял, повертел в руках. Кирпич, изъеденный желтым лишайником, опаленный взрывом, с крошащимися углами. Но достаточно прочный. Значит, есть. Он поскреб ногтем лишайник, и из-под пальца, словно запекшаяся кровь, возникла корка пунцовой пыли. Он наклонился, чтобы положить его на место, и увидел другие, спрятавшиеся в жухлой траве, – десять, двадцать, сто…

Красивая девушка, блондинка, хороший денек, праздник… Пограничник ещё раз просматривает свои бумаги. В них только говорится, что Берлин ищет следы американки, брюнетки. «Нет, фрейлейн, – говорит он, возвращая паспорт и подмигивая напарнику, – досматривать не будем». Поднимается шлагбаум. «Хайль Гитлер!» – восклицает он. «Хайль Гитлер!» – отвечает она.

Давай, Шарли, давай.

Она словно слышит его. Поворачивает голову к востоку, к нему, туда, где в небе ярко сияет утреннее солнце, и, сидя в покидающей рейх машине, признательно кланяется ему. За мостом белый крест Швейцарии. На Рейне блики утреннего света…

Она выбралась. Он глядел на солнце и знал, что это так, – знал с полной уверенностью.

– Ни с места!

Над ним завис черный силуэт вертолета. Позади него крики – теперь значительно ближе – металлические, словно отдаваемые роботом команды:

– Бросай оружие!

– Ни с места!

– Ни с места!

Он снял фуражку и бросил над травой так, как когда-то отец бросал камушки в море – они много раз подпрыгивали. Потом достал из-за пояса пистолет, проверил, заряжен ли он, и направился к молчавшим деревьям.

Многие персонажи, чьи имена встречаются в романе, существовали на самом деле. Подробности их биографий до 1942 года совпадают с действительностью. Последующая судьба, разумеется, сложилась иначе.

Йозеф Булер, государственный секретарь в генерал-губернаторстве, был приговорен к смерти в Польше и казнен в 1948 году.

Вильгельм Штукарт был арестован в конце войны и четыре года провел в заключении. В 1949 году был освобожден и жил в Западном Берлине. В декабре 1953 года погиб в автомобильной катастрофе близ Ганновера: она, вероятно, была подстроена группой мстителей, охотившихся за нацистскими военными преступниками.

Мартин Лютер намеревался занять место рейхсминистра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа в борьбе за власть в 1943 году. Потерпел неудачу и попал в концлагерь в Заксенхаузене, где совершил попытку самоубийства. Освобожден в 1945 году незадолго до конца войны и умер в местной больнице от острой сердечной недостаточности в мае 1945 года.

Одило Глобоцник 31 мая 1945 года был схвачен английским патрулем в Айссензее, в Каринтии. Покончил с собой, раскусив ампулу с цианистым калием.