Андрей Ерпылев - Мавзолей для братка

«Нет, похоже, что ничего не выйдет, – подумал надзиратель, отбрасывая очередной испорченный лист и с тоской вычитая несколько монет из своего бюджета. Это был прямой убыток: положенный ему папирус он, конечно, не покупал. Наоборот, частенько удавалось „толкнуть“ излишки не пригодившихся канцтоваров налево, а кому нужен испорченный?.. – Придется грамотея искать да платить ему за работу, а потом и за молчание… Черт!»

– Ты меня звал? – раздалось откуда-то из-за плеча.

«Кто тут?» – перепугался Такетх.

Обычно он никак не относил себя к робкому десятку, смолоду любил кулачную забаву, ходил с голыми руками против ножей и дубинок, да и теперь, перевалив пятидесятилетний рубеж, легко мог «навтыкать фонарей» иному тридцатилетнему молодцу. Но то ли «скользкое» занятие влияло, то ли поздний час, когда честные люди дома сидят, а не бродят по чужим дворам, но руки, схватившие масляный светильник, изрядно дрожали.

А еще он помнил, что, садясь за кляузу, надежно запер входную дверь. И не на крючок, который можно откинуть снаружи чем-нибудь тонким вроде лезвия ножа, а на надежный кованый засов…

– Кто тут? – попытался он крикнуть, но лишь просипел перехваченным горлом, глядя с ужасом в темный угол, куда никак не проникал слабый, дрожащий свет ночника. – Покажись! Не прячься!

– А я и не прячусь.

Надсмотрщик резко обернулся и опешил: за столом, прямо напротив него, сидел, закинув ногу за ногу, незнакомец, дерзко ухмыляющийся и наматывающий на длинный узловатый палец тощую бороденку. Такетху даже показалось, что тот как две капли воды похож на проклятого харона Афоньку. Он зажмурился, помотал головой, но наваждение не исчезло, лишь неуловимо преобразилось в не менее ненавидимого изобретателя Серр-Гея.

«Похоже, пора завязывать с крепкими напитками! – решил старый выпивоха, тайком пытаясь нашарить в кармане амулет против злых духов, но не находя его. – Видится черт знает что!..»

– Так что ты хотел, уважаемый Такетх? – слащаво улыбнулся ночной гость: теперь он походил на давно покойного начальника и благодетеля, очень удачно оступившегося в свое время со строительных лесов, чтобы уступить место преемнику. – Зачем ты меня звал?

– Я не звал… – замотал головой надсмотрщик, с ужасом понимая, кого он накликал себе на голову в этот проклятый час, когда, по поверью, всякая нечисть спокойно бродит по белу свету, смущая некрепкие умы и души. – Я просто…

– Значит, я зря явился, – печально покивал головой Нечистый, теперь уже походя на соперника, когда-то давно оболганного перед начальством и, наверное, давно сгнившего на медных рудниках под Хоисом. – Обидно, понимаешь… Ох, как я не люблю ошибаться… Ну, если ты ничего от меня не хочешь…

«А вдруг…»

Сам не понимая, что делает, Такетх, давясь словами и захлебываясь, принялся рассказывать внимательно слушающему злому духу свою проблему…

– Ну что же, – медленно протянул демон, когда рассказчик выдохся. – Я могу тебе помочь. Не бесплатно, конечно. Но это ты и сам понимаешь.

Холодея от ужаса, надсмотрщик увидел, как испорченные папирусы полыхнули зеленоватым холодным пламенем и тут же погасли. Но на столе вместо горстки пепла остались два исписанных листа.

– Вот этот подпиши. – Нечистый, похожий на кого-то еще, вспоминать кого было мучительно стыдно, деловито придвинул к Такетху один из них. – Да не чернилами, дурила! Кровью подпиши.

Безвольный, как сомнамбула, строитель, не пытаясь даже вникнуть в смысл написанного, уколол себе большой палец острием стила и вывел им свою корявую подпись…

– Отлично! – Скрепленный кровью документ исчез, словно его и не было, а следом за ним сам собой свернулся в трубочку, украсился шнурком со смазанной восковой печатью и растаял в воздухе второй, анонимный. – Не горюй, твоя писанина уже на пути к адресату… Э-э! Да ты спишь совсем!..

Такетх и в самом деле сладко посапывал, уронив голову на одну руку, другой обнимая неизвестно откуда взявшуюся амфору со сладким заморским вином.

Афанасий уже третий час вертелся на своем узком холостяцком ложе, мучительно пытаясь заснуть, но Морфей плевать хотел на его мучения и глумливо отвергал все попытки договориться миром. Он разгонял стада овец, верблюдов и даже ехзаров, которые бедняга пытался пересчитать, подменял обычной водой сногсшибательное снотворное, купленное втридорога у рыночного шарлатана, показывал на обратной стороне век такие картинки, что сон бежал от мученика еще дальше.

А все проклятый изобретатель со своим рукодельным камнем! Как бишь, он его назвал? Бетон? Черт бы его побрал! Нет, не камень – камень как раз вещь замечательная. Несговорчивого Сергия пусть бы он побрал. Только так, чтобы готовенький рецепт оставил да подробные пояснения. Как греки это называют? Что-то там от «технос» и «логос» [52]… Эх, даже языки ему, Афоньке Харюкову, никогда не давались – где же в секрет камня вникнуть? Мало, видать, порол батюшка сызмальства… Черт!.. Черт!.. Черт!.. Черт!..

– Зачем я тебе? – раздался где-то за изголовьем сварливый голос. – Заснуть, что ли, не можешь? Так я тебе не лекарь, снотворного не выпишу…

Такетх проснулся утром от боли в отлежанной руке и, морщась, долго массировал ее, пытаясь вспомнить, чем таким важным он вчера занимался допоздна, что масло в светильнике выгорело напрочь. А ведь тоже не даром достается.

Ворча себе под нос, надсмотрщик начал собираться на постылую работу, раздирая в зевоте рот и мечтая лишь об одном – завалиться в так и не разобранную постель и смежить веки…

А это что такое?

Вина в амфоре с избытком хватило для впадения в безоблачную нирвану…

Одним словом, главный надзиратель в этот день на работу так и не вышел.

Сергей опять был с рыбачком посреди моря. С милым его сердцу рыбачком…

Но море, обычно такое ласковое и кроткое, сегодня было далеко от спокойствия. Утлую лодчонку мотало среди круговерти из черных пенных волн, грифельного неба, сплошь устланного разлохмаченными тучами, то и дело озаряющимися изнутри багровым адским пламенем. Белые плети молний полосовали взбесившуюся бездну, и над всем этим царил все подавляющий грохот.

– К берегу правь! – не слыша себя, орал Дорофеев кормщику, хватаясь то за весло, рассыпающееся в пальцах, словно сделанное из рыхлого пенопласта, то за сложенный на дне лодки парус, тяжелый, как рулон свинцового листа. – Правь к берегу, а то потонем!!!..

Но Рамоон, будто не слыша, правила прочь от спасительного берега в открытое море.

– Ромка! Ты меня слышишь?!

Спотыкаясь и путаясь ногами в невесть откуда взявшихся мокрых снастях, перемешанных с бьющейся рыбой, Сергей кинулся к ней, но лодка непостижимым образом удлинялась, так что как он ни старался, приблизиться к любимой не удавалось ни на шаг.