Клещенко Елена - Наследники Фауста

Дядюшка толкнул Генриха пальцем в щеку, поворачивая его голову ко мне.

– Славный юноша. Мог бы достигнуть больших успехов, если бы не чрезмерный интерес к женщинам и веселью да не поразительная лень. От природы неглуп, и мозги не совсем еще высохли. Ни врожденных недугов, ни дурных болезней. Родители далеко, в горной деревеньке на юге. Здесь - двое-трое приятелей, не слишком близких; девчонки, но также не слишком… невестой не назовешь ни одну. К тому же ученик почтенного господина Майера. Скажу откровенно, при всем усердии я не смог бы лучше устроить твою судьбу. Его же простой душе будет неплохо и в женском платье… Что ты ответишь мне, Мария?

Я ничего не ответила. Беззащитное лицо спящего теперь не было таким отвратительным, как давеча утром, когда он подмигнул мне. Воистину, вот оно - то, о чем я молила. Я - мужчина, член университета, ученик господина Майера; никто не смеет указывать мне и судить меня; я могу посвятить свою жизнь наукам, и это будет вполне естественно и похвально… А он? Веселый студент, очнувшийся безродной девицей, приемышем Лизбет?…

– А ты не жалей его, - посоветовал Дядюшка. - Первое: кто не дорожит своим счастьем, тот его лишается, так устроен подлунный мир. Недаром я выбрал именно его, а не кого-нибудь из более прилежных. Не все ли равно, покинет ли он университет из-за лени и пьянства или по иной причине? Второе: если твоя участь еще несколько часов назад не казалась тебе чрезмерно тяжелой, тем паче она не будет тяжела для него. Третье: совестно отступать, когда свершается то, чего ты страстно желал. Разве нынче утром ты не помышляла о том, чтобы занять именно его место? Ну и, наконец, четвертое (сказав это, он встал с ложа), вино в малых дозах - не яд, но лекарство. Не будет вреда, если ты немного выпьешь.

Я взяла кубок обеими руками. Вино показалось мне травяным соком, я выпила сразу все.

– Ну-ну, - Дядюшка скрипуче засмеялся, - ты и вправду дочь своего отца! Тот тоже, бывало, хлещет рейнское, будто колодезную воду, а наутро выспрашивает у товарищей, что он натворил накануне, и огорчается… Пьяный чародей, силой равный твоему отцу, - это страшно, Мария. Ты же избегай и вина, и чародейства, кроме разве что натуральной магии. Жаль, что в Польше ее теперь не изучают, но, впрочем, университет в Кракове и по сей день неплох. Возможно, ты посетишь его, надо поразмыслить, как бы это уладить…

Университет в Кракове!… Я счастливо засмеялась. В последний раз я ела много часов назад, а вино пила впервые в жизни. Опьянение обрушилось, словно снег с крутой крыши, свечи вспыхнули ярче, и кровь зашумела в ушах. Я не слышала больше голосов жалости и здравого смысла, одно только пение счастья достигало моего слуха. «Никогда не верьте ему…» И все же я сделаю это. Не забывая, разумеется, о коварстве нечистого…

– Когда? - спросила я. Дядюшка понял:

– Сейчас же. Чего ждать?

Сердце мое стукнуло о самые ребра.

– Сейчас? А как же… - Тысяча пустяков, составляющих тихую жизнь сироты Марии, промелькнули перед моим мысленным взором, и на любой из них было бы глупо ссылаться, испрашивая промедления. - Как же тетушка Лизбет, она ведь будет искать меня?

– Ох, поздненько ты вспомнила о тетушке! - Дядюшка укоризненно покачал головой. - Погляди, за окном темнеет. Давным-давно пробило десять, моя милая Мария. Счастье, что я не потерял осмотрительности за приятной беседой. Тетушка забыла о тебе. До завтрашнего заката она не припомнит, что ты не пришла ночевать, даже если твое имя упомянут в разговоре. Взгляни-ка.

Он снова встряхнул магический кристалл. Преодолевая головокружение, я заглянула в мерцающий омут. Тетушка Лизбет задвигала засовы на двери; лицо ее, озаренное свечой, носило своеобычное выражение брюзгливой скуки, несколько смягченное в этот час радостью по случаю того, что день прожит.

– Подумай сама, так ли она глядела бы, если бы думала о том, что ты пропала? Бешенство пополам с торжеством, вот что мы бы увидели… А сделал я это опять-таки ради тебя. Чары будут действовать в течение суток; если, паче чаяния, прежняя жизнь покажется тебе милее новой, все можно будет вернуть назад. Тогда подумаем, как быть с ларцом и как тебе расстаться с доброй женщиной без особого шуму. А паренек еще долго не проснется, его пьяная душа может и не заметить, что побывала в женском теле… Все ли я предусмотрел, Мария?

– Что я должна делать? - мой голос прозвучал не совсем верно, словно слезы подступили к горлу.

– Всего ничего - поцеловать его в губы!

Замешательство от этих развязных слов, вероятно, отразилось на моем лице, потому что Дядюшка насмешливо закивал:

– Ох, ох, беда с вами, юная девица! Кто же просит у вас поцелуя страсти? Когда оживляют вытащенного из воды, в этом нет ничего любовного - так и тут. Нужно крепко прижаться губами, чтобы ни щелочки не нашел дух… Ну же! - он подхватил спящего Генриха и ловко посадил. - Придерживай голову, так будет ловчей. Все получится само…

Я придвинулась ближе. Пальцы запутались в кудрях, влажных от жаркого сна. Горячие губы пахли вином, которого уже не принимала кровь. «Не бойся, деточка, все хорошо…» Голова кружилась сильней и сильней, но я продолжала вдыхать тошнотворный винный запах…

…Передо мной снова было зеркало, но отражение мне не повиновалось, не желало открыть глаза, поднять склоненную голову. Девушка падала, сраженная сном, и пришлось схватить ее за плечи.

– Положи ее, - прокаркал голос сзади. Жесткие пальцы направили мою руку. - Вот так. Осторожней… Да. Недурна собой и плоть от плоти моего милого друга, но всего лишь девица… Как ты об этом думаешь, Генрих?

– Что? Ох… - собственный голос, кажется, испугал студента, он откашлялся и обернулся. - Так… уже… это случилось?

– Я же тебе говорил, - улыбаясь, Дядюшка дружески потрепал юношу по спине. - Чистая работа! Рад приветствовать сына Иоганна! - Студент рассеянно пожал протянутую руку и в продолжение дальнейшей речи не мог отвести взгляда от своей - своей ли? - руки. - Генрих Хиршпрунг, для приятелей просто Генрих - привыкай к этим именам, имя, как и тело со всеми его членами, - пустяк, который иногда становится важным. Мне же будет приятно звать тебя Генрихом - так, видишь ли, твоя мать называла твоего отца, и позднее… Будь добр, придвинь стул поближе!

От чересчур резкого рывка дубовый стул скакнул по полу и едва не врезался им в колени. Дядюшка захохотал.

– Легче, легче, дружище, уж не настолько ты пьян, чтоб не соразмерять свою силу! Привыкай и к тому, что отныне твоим рукам тяжелое покажется легким. Так заведено, что парни намного сильнее девиц, и это мудро, - иначе весь род человеческий, чего доброго, пресекся бы… Ну да ладно, об этом после. Есть хочешь, сынок?