Клещенко Елена - Наследники Фауста

О помянутом Вагнере толковали различно. Из ученых людей (которые также иногда заходят в трактиры, даже и в Виттенберге) одни говорили, что бедняга с самой ранней юности был простоват и глуповат, звезд с неба не хватал и, будучи поглощен научными штудиями, а впоследствии медицинской практикой, один во всем городе не понимал толком, чем занят его учитель; когда же стряслась ужасная кончина последнего, был так ошарашен, что слег в лихорадке, а потом бежал неизвестно куда. Другие уверяли, что Вагнер все понимал как нельзя лучше, с самой ранней юности был безбожником и сукиным сыном и усердным учеником Фауста не в одних медицине и химии, да только колдовство ему не давалось и наследство пошло не впрок, отчего он и сгинул. Народное мнение за Вагнера заступалось: вовсе не был он бездарным учеником, но во многом даже превзошел наставника, и отнюдь не бежал, но, подобно Фаусту, отправился странствовать. Глядишь, послужит князьям и королям, преумножит богатства, оставленные учителем. В подкрепление этой версии приводили неопровержимый факт: Вагнера многие видели с обезьяной на плече, и эта обезьяна есть не кто иной как злой дух, принявший облик животного. Всем известно, что Фауст обращал своего прислужника в черного пса, так обезьяна - она даже удобнее: и за пазуху спрятать можно, и за течными суками не бегает…

После кончины Фауста и исчезновения Вагнера в Сером Доме осталась женщина или даже две женщины. Тут опять начинался бред. В Сером Доме жила Елена Греческая, чей дух вызвал и облек плотью покойный чернокнижник, желая предаться разврату с самой прекрасной женщиной, какая рождалась на свет, и Елена эта была беременна от Фауста. Новому Гомеру возражали: красавица Елена, точно, в доме жила и говорила по-гречески, но беременна не была, потому что дух забеременеть от смертного не может. Ребенка ждала супруга Вагнера, который, однако, ее злодейски бросил на произвол судьбы. Все не так, возражали третьи, Вагнер женат не был, да и не могут чернокнижники жениться, спроси кого хочешь, а женщина, жившая в Сером Доме и, точно, называвшая себя госпожой Вагнер, на самом деле его золовка…

Но как бы то ни было, волхование в Сером Доме продолжалось, и досточтимый господин Хауф возжелал это прекратить. Он вошел в этот дом полный благого рвения, а вынесли оттуда хладный труп. Ведьмы, обитавшие в доме, кем бы они ни были, напустили на него демонов, а сами скрылись.

«Скрылись» - вот самое радостное во всей истории. И я не мог не думать: если правдой оказалось это, может, правда и все остальное, что мне приснилось? Но тогда что значили слова доминуса, что «он к этому руку приложил»? Не иначе, в Сером Доме отыскалось нечто такое, что дорогого Хельмута на месте хватил удар? Мария, ведь не могла же ты, в самом деле… Или могла? Или я плохо знаю мою любимую? Ну что ж, тогда ты сделала лишь то, что хотел и чего не сумел сделать я.

На дорожке за оградой росла высокая, нетоптанная трава, и былинки пробивались в щели между плитами на террасе. Дверь была открыта, из прихожей тянуло чем-то сладковатым. Мне показалось, мертвечиной - вероятно, от дурных предчувствий. Но на дверном косяке, прямо по полированному дереву, были вырезаны пять латинских слов, одно под другим: «Не тревожься, навести меня. Магнус».

Подпись я понял сразу: дурацкое прозвище, которое носят соименники Альберта Великого во всем христианском мире, не миновало и Альберто Тоцци. Глуп я был, что сразу не пошел к нему. Я затворил дверь и спустился в сад.

Минна, дочка Альберто, унаследовала от отца только черные глаза и форму пальцев, а личико и тонкие светлые волосы были самые немецкие. Меня она хорошо знала, не как врача - болела редко, а как папиного друга. Тем неприятней было, когда эта девочка, игравшая на заднем дворе, взглянула в мою сторону и опрометью побежала в дом. Можешь больше не обманываться, Вагнер, путешествие не пошло тебе на пользу.

Но едва я ступил на порог, все стало на свои места: Альберто сбежал мне навстречу (Клара поспешила убраться с его пути, как пешеход от мчащейся кареты), схватил меня вместе с моим мешком в охапку и принялся поздравлять с благополучным прибытием, с рождением сына, с избавлением от всех опасностей, бранить за то, что не сказался ему, Альберто, - все это, по обыкновению, подряд и весьма экспрессивно. Клара меж тем полушепотом выговаривала дочери за дикость и неучтивость.

Альберто сразу сказал, что я переночую у него и ни одна душа об этом не узнает, завтра же мне придется покинуть город. Клара отослала всех слуг и сама собрала на стол. Увидев перед собой свиной окорок и стакан вина с родины Альберто - отказываться было бы кощунством, даже такому записному трезвеннику, как я! кто не пил этого вина, не поймет, - я впервые подумал, что, кажется, мое странствие подошло к концу. Я был в доме друзей - не в трактире, не на корабле, не в придорожной харчевне среди чужих подозрительных морд; я прихлебывал лучшее в мире вино и слушал достоверный рассказ о Марии. Жива, здорова, похоронила тетушку, благополучно родила, простила меня, любит, ждет - в пяти, нет, в четырех днях пути, всего-то! Альберто и Клара смотрели на мою блаженную рожу и лукаво переглядывались. Клара, пациентка. Альберто, лучший друг. Минна, крестница - Клара отправила ее вышивать, читать, умываться, молиться на ночь и спать, словом - вон отсюда, но я-то знал, чей глаз смотрит в щелку…

– Крестный! Мама, я только спрошу! А вы там видели дикарей? Ну, в Новом Свете… которые себя украшают золотом…

Альберто откинулся в кресле, хохоча; порозовевшая Клара снова было приказала дочери идти вон, но я заступился за деву и позвал ее.

– Видел, Минна. Ел с ними рядом, говорил с ними. Знаю некоторые слова на их языке.

– Скажите что-нибудь!

Я сказал.

– Что это?

– Песенка. А вот, гляди, - я порылся в мешке, - это животное, которое там водится. Называется черепаха. А это - как бы кошка, только она на самом деле очень большая, - ягуар. Возьми, это для тебя.

Минна потеряла дар речи. Нефритовая черепаха и золотой ягуар покоились на розовой ладошке. Надеюсь, госпожа Исабель не обидится, что я отдал ее подарки, но ведь крестнице, не кому-нибудь…

– Но, мой господин, ведь это языческие амулеты? - забеспокоилась Клара.

– Мама, нет! Нет! - Кулачок сжался, спрятался под мышку. - Это просто киска!

– Ну хорошо, Минна, только никому не показывай, ты слышишь, никому…

– Мама, я никому!… - крестница повисла у меня на шее, одарила поцелуем, умчалась в угол за камином и уже оттуда крикнула: - Спасибо, спасибо, крестный!

– Совсем дикая, - сокрушенно сказала мать. - Извините ее, мой господин.

– Что вы, - сказал я. Проклятое вино - один глоток, и любой пустяк ударяет в сердце, будто церковный колокол. - Она такая большая стала… Hohe Minne… - Я безуспешно пытался спрятаться за плохим каламбуром, но эти двое улыбнулись. - А это вам, моя госпожа.