Дмитрий Данилов - Гвардеец (Оболганная эпоха)

Я полежал на спине с отрешённым видом, настраиваясь на неизбежное. Вроде понятно, что Генрих Карлович добро делает, но страшно до жути.

Таким же образом лекарь вправил и другую руку. Щелчок, электрический импульс в плече, приведший сердце в состояние ступора, и блаженный покой.

Я мысленно крестился, боль отступила. Попробовал пошевелить пальцами и понял, что руки ни капельки не слушаются.

- Недельки три-четыре покоя, и с вами будет всё в порядке, - сказал довольный лекарь. - Организм молодой, сдюжит.

Интересно, дадут ли мне эти недели покоя или вновь потащат на допрос, как только Фалалеев порешает все вопросы с начальником?

Пока предавался размышлениям, пришли конвоиры.

- Куда его девать? В старую камеру-одиночку али как?

- Бросьте к его дружку, фон Брауну. Пущай вместе сидят.

- А смотрение ему какое?

Очевидно, речь шла о режиме содержания.

- На первое время обыкновенное пущай будет, - бросил чиновник. - Но если правила нарушит, сразу на цепь сажайте.

В сказанном было столько ненависти, что её бы хватило на целый город.

Меня снова провели по подвалу, подвели к камере, из проёма выглянуло сонное лицо солдата, пропахшего селёдкой и чем-то похожим на краску.

- Петров, принимай нового 'хозяина', - весело сообщил конвойный.

Как я узнал позже, солдаты, прикреплённые к каждой из камер, 'хозяином' называли заключённого, который в ней содержался.

- Тоже немец? - вздохнул Петров.

- Ага, барон курляндский фон Гофен, - подтвердил конвойный.

- Опять по-человечески не поговорить, - сокрушённо произнёс Петров. - Немчик, что у меня сидит только 'вас' да 'нихт ферштейн' лопочет.

- Нет, этот вроде как русский разумеет.

- Да ну, - обрадовался Петров. - Давай-ка его скорее сюда. Он ведь после дыбы, пусть отлежится. А Карлу моего на розыск поведёте?

- Пока не велено. Ушаков нынче злющий, дрозда канцеляристам даёт. Фалалееву снова на орехи досталось. Не до розысков пока.

- А насчёт жалованья, что слышно?

- Задерживают пока. И денег, чтобы кормить арестованных не дают. Двух копеек жалеют.

- Выходит, мне их за свои кровные харчевать? - расстроился Петров.

- А вдруг повезёт? Может они богатенькие, - предположил конвойный.

- Вряд ли, - сокрушался Петров. - Тот пацан, Карла, гол как сокол. Ежели были у него деньги, так при обыске всё скрали. А вы проходите, барон, не стесняйтесь. Кто знает, сколько здесь проведёте, - обратился он ко мне.

Меня ввели в камеру пропахшую дымом, нечистотами и смрадом.

- Располагайтесь, - пригласил Петров. - Как говорится, чем богаты...

Небольшое окно, скорее похожее на бойницу, было закрыто решёткой и деревянным щитом. Тускло горела свечка. На затопленной печке стояли закопченные чугунки. В одном из них вкусно пахнущее варево помешивал большой деревянной ложкой второй солдат.

В углу на собранной в кучу соломе лежал Карл. Увидев меня, он вскочил и бросился с объятьями:

- Дитрих, брат, что с тобой сделали эти мерзавцы? Тебя пытали?

- Извини, Карл. Я страшно устал. Давай после поговорим.

С этими словами я свалился на солому и заснул.

Дни потянулись бесконечной вереницей - одинаковые, как две капли воды. На допросы водить перестали, я не знал радоваться этому или огорчаться. Торчать в застенках десятки лет подобно графу Монте-Кристо не улыбалось. Впрочем, узников в Петропавловской крепости долго не держали, казематы служили чем-то вроде следственного изолятора. После вынесения приговоров, заключённые покидали стены Петропавловки, и, хорошо, если отправлялись в ссылку. Тайная канцелярия штамповала один смертный приговор за другим. Хватало таких заключённых, что не доживали до завершения следствия - они не выдерживали пыток и умирали, к тому же, если узник не имел денег на посещение врача, то вполне мог загнуться от заражения крови, ибо основными медикаментами были водка, шкура свежеубитой овцы (её клали на спину после пытки кнутом или огнём), и капустные листы, служившие для вытягивания гноя.

Нас с Карлом по-прежнему держали в одной камере, под охраной трёх солдат. Все они были рядового чина, но поскольку самым старшим по возрасту и опыту являлся Петров, его признавали за главного. Остальные попали на службу недавно: полгода назад новгородских парней оторвали от крестьянской сохи и забрили в рекруты. Караульные старались меняться так, чтобы двое постоянно находились при нас, третий уходил в дом, где жил на постое, или отправлялся на рынок за продуктами.

В какой-то степени нам повезло. Солдаты не только охраняли, они ещё и готовили еду на печке, стоявшей в камере, играли с нами в карты, травили байки, вели себя весьма дружелюбно. Карл от безделия стал учить русский язык и весьма в том преуспел. К концу второй недели он вполне сносно общался, разве что не мог избавиться от сильного акцента, и порой путал слова. Такие успехи в лингвистике объяснялись хорошей подготовкой, многие (не только благородного сословия) владели тремя-четырьмя языками. Можно сказать, это было нормой. Солдаты, слушая, как он коверкает слова, валялись от хохота, но Карл ежедневно практиковался и улучшал речь не по дням, а по часам. Случались дни, когда мы вдвоём вели на русском продолжительные беседы.

Общаться с другими узникам запрещалось, однако, поскольку Фалалеев назначил обыкновенный режим ожидания, разрешались визиты родственников, передачи с воли продуктами или деньгами. Более того, состоятельные заключённые позволяли себе заказывать обеды в расположенной неподалёку австерии [7] АВСТЕРИЯ - здесь в контексте 'питейный дом', дорогой трактир .

Увы, последние наши деньги пропали сразу же после ареста, бесполезно даже заикаться о том, чтобы их вернули. Карл, впрочем, сильно не огорчался. С его слов следовало, что мы порядком издержались во время долгой дороги к Санкт-Петербургу, так что в кошельках находилось несколько жалких медяков.

Главной проблемой стала кормёжка. На содержание арестованных казна отпускала две, в лучшем случае, три копейки в сутки. На эти деньги надо было покупать продукты, дрова, свечи, а цены в Питере, где почти всё привозное, не отличались умеренностью. На одну копейку на рынке можно купить фунт плохонького мяса, попросту говоря костей. К тому же, выплата средств производилась с изрядной задержкой, так что скоро замаячила перспектива голода.

- Вот что, хозяева, - сказал однажды Петров, - если хотите жрать, придётся кому-то из вас отправиться за город христарадничать.

- Что значит за город? - не понял я.

Смысл последней фразы понятен без разъяснений.

- Из крепости выйти, - спокойно пояснил солдат. - Под конвоем, конечно. Будете милостыню просить, иначе скоро у вас кишка на кишке плясать будет. Мы кормить постоянно не могём. Никаких порционов не хватит на эдакую ораву.