Олег Никитин - Корабельщик

– И чем же мы так непохожи на других людей? – вырвалось у Максима.

– Тем, что живем в среднем не двадцать лет, а сто. – Товарищ министра поперхнулся всеми вопросами, какие у него успели возникнуть. Магнов подождал с минуту, с усмешкой глядя на коллегу, затем продолжал: – Все остальные тоже могли бы, но почему-то совсем не берегут собственную жизнь.

– А я думал, что этот вопрос занимал только меня и Платона. Оказывается, на эту тему даже книги пишут.

Максим почувствовал себя так, словно стоял под струйкой теплой воды в умывальне, полагая запор на двери надежным, а тот внезапно рассыпался ржавчиной, и снаружи оказалась людная улица. Все его подростковые тревоги и раздумья о человеческих судьбах, казавшиеся ему в то время важными, на самом деле можно уместить в один абзац такого вот трактата под названием “Культ Смерти”… Давно изученный заморскими учеными и мыслителями, для них этот Храм – всего лишь экзотический предмет для препарирования, а вовсе не повседневность. Они не возвращаются домой с мыслью: “Кого я сегодня не досчитаюсь?” Их не одолевают неистребимые порывы проскочить перед мчащимся мобилем, пожевать талого снега или спрыгнуть с дерева, мечтая о полете, они никогда не пробирались мимо капкана и будки с псом, чтобы украсть яблоко в саду у земледельца.

Пожалуй, этак и в самом деле можно прожить целых сто лет.

– Я помог Платону нанять каперское судно, чтобы оно доставило его в Виварию. Старику нездоровилось, и он не хотел больше оставаться без медицинской помощи.

– Не понимаю, – очнулся Максим.

– Потом прочитаешь в моих книгах, – отмахнулся Магнов. – Слушай, я расскажу тебе самое важное из того, что в них не написано. Когда-то давно в Виварии стали финансировать благотворительную программу помощи отсталым народам. Нашему в том числе. Дело в том, что они тщательно оберегают свою нацию от влияния Храма и не пускают к себе ни иноземных торговцев, ни миссионеров. Последняя попытка Селавика разведать остров, утвердиться на нем и посадить там экзарха окончились провалом лет пятьдесят назад. Неважно… Платон должен был здесь подобрать людей, лишенных инстинкта саморазрушения. По другому говоря, тех, кто дожил хотя бы до тридцати лет. Каждые пять лет в “Навийских ведомостях” всегда появлялось объявление о наборе – неважно, для чего – людей старше тридцати лет.

– Так вот почему… Но ведь ты подал объявление…

– Да, я снизил возраст до двадцати пяти. Во-первых, потому что броненосец – сложный механизм и управляться с ним лучше относительно молодым людям. А во-вторых, такой масштабный проект и так привлекает слишком много внимания. Не стоит озадачивать публику еще и странными условиями службы на “Афиногене”. Какой-нибудь ушлый газетчик примется вынюхивать, лезть в архивы…

Элизбар поморщился и замолк, переводя дух, а Максим в это время растерянно размял папиросу и чиркнул спичкой. Он все еще не мог понять, сошел ли Магнов с ума на почве отставки или мир действительно намного сложнее, чем представляется.

– Так вот, в назначенный год судно из Виварии не подошло к берегам Селавика. Солнце меня сожги, как я выспренно изъясняюсь… Платон служил местным наблюдателем уже не первый год и резонно хотел покинуть страну, он совсем не мечтал помереть в свои сорок лет. Мне пришлось подергать за свои военные связи и пристроить его к пиратам. Они не вернулись ко мне за второй половиной платы, и что случилось с кораблем, когда он пристал к берегу Виварии, я не знаю… Может быть, он вообще не достиг берегов острова.

Министр продолжал говорить, а Максима все больше одолевала одна мысль, совсем не относящаяся к загадочному острову.

– Так ты бросишь семью, детей и отправишься в чужую страну, лишь бы дожить до ста лет? – резко спросил он, подобрав наконец нужные слова.

В кабинете повисло молчание. Только спустя долгие десять секунд Элизбар медленно выдохнул воздух, который набрал для очередной фразы, и сдулся будто ярмарочный каучуковый шарик с нарисованной на нем грустной рожицей.

– Семья? – медленно произнес он. – Что она значит для того, кто каждый день видит Смерть и мысленно примеряет алтарь Храма к своему ребенку? Да, я уеду из этой страны, потому что еще пара лет – и на меня будут смотреть как на чучело, а не живого человека. Авдиев, добрейший адепт Храма и смелый реформатор судебной системы, мой друг, мягко предложит мне освободиться от жизни и стать наконец звездой. Я, известный в Селавике деятель и умный, знающий человек, стану посмешищем, буду вызывать подозрение в неуважении к вере, меня вынудят уйти в отставку. И что мне останется? Посиделки в кабаках и старые книги в пустой квартире? Жена скоро погибнет, дети разбегутся по своим новым семьям…

Бесстрастные слова Магнова словно раскаленные угли падали в мозг Максима, и увернуться от этой правды было невозможно.

– Вспомни старика Платона, и ты поймешь меня, – добавил Элизбар и поднялся. За дверью, в приемной у секретаря, уже давно гудели приглушенные голоса, но в кабинет никто не входил. Ведомство уже неделю полнилось слухами о близкой отставке министра, и чиновники в военной форме наверняка сейчас гадали, что именно доверяет своему преемнику министр.

– Ладно, давай заканчивать с этими делами. – Магнов встал у окна, рассеянно глядя на уличную суету. По счастью, Викентьевскую не позволили оснастить конкой, и ее спокойный, даже патриархальный вид радовал глаз. – Детали узнаешь на днях, у меня дома. Там мы сможем нормально поговорить, я оставлю тебе имена людей из армейского командования… Я предполагаю, что они свободны от тяги к самоуничтожению. Таких мало, но они встречаются. Ты остаешься на моем невидимом посту главы этой заморской программы спасения. Я же постараюсь на месте понять, почему они больше не присылают за нами транспорты, и разобраться в этой истории. Обещаю тебе сделать все, чтобы через пять-шесть лет забрать тебя и других нормальных людей в Виварию. – “Если я захочу этого”, – подумал Максим. – Ты обязательно вспомнишь этот разговор и поймешь, что другого выхода нет. Мы должны жить среди подобных нам. Заведу в Виварии новую семью и проживу с женой и детьми еще десятки лет… – мечтательно протянул Элизбар.

“Он безумен, – ужаснулся Рустиков. Папироса хрустнула в его дрогнувших пальцах и сломалась, рассыпав крошки табака. – Мечтать о стране, которой никогда не видел! А если они там вымерли от старости? Сколько же нужно пищи, если все будут жить до ста лет и не умирать? А вдруг там голод, неурожай, денег на программу “спасения” нет? Да еще они прибудут…”

Но ничего такого он говорить не стал. Элизбара занимали уже другие вопросы, он призвал секретаря и распорядился собрать совещание с руководителями отделов и департаментов. Те как будто ждали такого приказа и явились уже через пять минут. Максим слушал всю эту аппаратную трескотню рассеянно, удивляясь, как легко министр смог переключиться с темы собственной судьбы на жизнь какого-то, пусть и важного ведомства. Впрочем, в нужные моменты товарищ министра вставлял нужные реплики, а поскольку всех присутствующих начальников он давно знал, они его также знали и уважали, никаких закавык и недоразумений не возникло. Спустя пару часов, завершив передачу дел кофеем и рогаликами, обновленный аппарат Военного ведомства разошелся по рабочим местам. Не считая небольших подвижек в кадрах, других изменений не случилось, и повседневная работа продолжалась с прежней неторопливостью. Мирное время, рутина…