Андрей Муравьев - Гроза тиранов

– Мессир гневается?

– Уйди, Рустам! [76]

Бонапарт схватился за голову.

– Я вот слышал, что русские выслали флот к Мальте, и огибать Сицилию с Запада нынче опасней, чем идти напрямик… Ты говоришь, что их там нет. Но и около Неаполя, по твоим словам, свободно. Так что, вроде, риск одинаков? – тяжелый испытывающий взгляд сдирал с пленника кожу, выворачивал душу, пробовал заглянуть в сердце.

Потемкин сжал зубы. Поклясться? Обещать? А если увидят парус и повесят тут же?!

– Я слышал, что основные силы на севере, но за каждый ялик не могу поручиться… – дипломатично выкрутился он. – Но, в любом случае, там свободней, чем в проливе между Италией и Сицилией. Слишком узкое место… Там не проскочить.

– Говорю вам, мессир, что идти мимо Неаполя сейчас небез… – вмешался в разговор капитан.

Генерал исподлобья глянул на посмевшего прервать его смельчака.

– Оноре, [77]когда я захочу услышать ваше мнение, то обязательно спрошу Вас! Французские моряки после Абукира [78]начали бояться моря?! Мы с двумя фрегатами и вашими хвалеными шебеками должны избегать прямой дороги?! Так?!

И снова долгий, оценивающий взгляд на Потемкина.

Алекс решился:

– Ваш капитан прав. Не стоит сейчас идти мимо Неаполя.

Моряк благодарно посмотрел на связанного пленника.

Генерал хмурился.

– Ты говоришь совсем как Талейран, [79]грек… Ты, случаем, не переодетый граф? Или шпион?!

«Дернул черт рот открыть!». Алекс склонил голову.

Наполеон нервно барабанил пальцами по столешнице.

Салон гудел. Офицеры обсуждали услышанное, как болтливые кумушки. Чтобы остановить шепот, Наполеон стукнул ладонью по столу.

– Итак. Раз уж все, даже выловленные из воды медузы, твердят мне о риске… – он задумался. – Мы не будем дергать за усы спящего тигра… Идем в обход!

Будущий император повернулся к пленнику.

– Ты останешься на судне. Пока… Если обогнем Сицилию без проблем, то отпущу. Если же соврал, если нас поджидают там, то… – он тихо добавил. – Молись своим богам, грек, молись за удачу генерала Буонапарте!

Следующая пара дней казались мне вечностью. Я помнил, что Бонапарт доберется до Франции невредимым. Но случались ли в этом путешествии схватки с врагом? Это в памяти не отложилось. Мысль же о том, что любой встреченный корабль англичан вызовет нашу мгновенную казнь, очень напрягала… и не одного меня.

Греки и гайдуки, а с ними и я, проводили большую часть времени, всматриваясь в горизонт. Утешало лишь то, что после общения с будущим императором нам ослабили режим содержания. Вместо сырого трюма – продуваемая ветрами палуба.

Наполеон рассчитывал на греков в его борьбе против Великой Порты, так что пока мы числились союзниками. Пленными союзниками.

После допроса всю команду захваченной фелуки перевели на другой фрегат. В рейде шло четыре судна, и корабль, захвативший нас, оказался флагманом, на котором не хватало места всем желающим. Пришлось обивать палубу на менее престижной посудине.

От переживаний у меня прошла «морская» болезнь. Что уже казалось чудом.

Вторым сюрпризом стало то, что французский генерал сдержал слово. Спустя сутки после того, как за бортом эскадры остались пустынные берега Сицилии, нас отпустили. Никаких напутственных речей. К борту причалила шлюпка, наверх забралось несколько морских офицеров. Одним из них был тот самый «капитан», чье мнение я так удачно поддержал.

– Ты! – он поманил меня пальцем.

Когда я, хромая, добрался до группы офицеров, вокруг уже толпились зеваки.

– Ты свободен, грек! – Оноре протягивал мне мой собственный пояс с серебром, полученным для закупки оружия.

Все деньги, оружие и документы были конфискованы у нас в самом начале. Естественно, я уже и не ожидал их увидеть.

Стоявший за спиной «капитана» моряк вытряхнул на палубу сверток. Посыпались наши сабли, мушкеты, пистоли.

– Держи! – француз протянул мне серебряный перстень.

На тонком колечке блестела массивная печатка с вензелем “N&B”.

– Бонапарт просил передать, – подтвердил догадку француз. – Генерал верит в удачу и удачливых людей. Он поставил на тебя и не прогадал. И он думает, что ты ему еще послужишь. Если тебя схватят в море или на суше французские солдаты, покажи им этот перстень.

Оноре улыбался. Я рассматривал подаренную безделушку. Пока это всего лишь подарок с вензелем одного из республиканских генералов, удачливого, но не самого популярного… Пока еще… Знал бы ты, Оноре, каким раритетом это может стать лет через десять.

Я улыбнулся. Неожиданно улыбнулся и «капитан».

– Пускай твоя Фортуна не оставляет тебя, грек! Ты еще увидишь свою родину свободной!

«Ты чертовски прав, лягушатник!».

Я шире растянул губы в застывшей улыбке.

Через час мы уже болтались в море на своей фелуке. Ветер крепчал, Димитрис опасливо поглядывал в небо. Впечатлений было тьма, но все освобожденные молчали. Боялись спугнуть удачу.

Где-то впереди, за затянутым тучами горизонтом, лежал Неаполь.

Два дня они шли по темному морю, молясь, чтобы из свинцовых туч и пронзительного ветра не разыгрался шторм. Повезло – не разыгрался.

Вечером второго дня на горизонте показались огни Неаполя, наутро фелука вошла в гавань.

И первое, что бросилось уставшим мореходам в глаза, был большой многопушечный корабль с поднятым российским флагом.

Неаполь, столица Неаполитанского королевства Обеих Сицилий, был вторым по величине городом Европы. Население в триста тысяч состояло в основном из ремесленников, рыбаков, торговцев и люмпенизированного пролетариата, так похожего на своих парижских собратьев. Так что неудивительно, что идеи санкюлотов [80]нашли здесь горячих приверженцев. И то, что созданную французами на захваченных территориях южной Италии Партенопейскую республику [81]готовились защищать двадцать тысяч человек, было широко известным фактом.

Но итальянцы – это итальянцы. Со времен Рима здесь многое поменялось. Герои, способные смеяться в лицо врагам, держа руку на горящем жертвеннике, ушли в Лету. Нынешние «патриоты» предпочитали упражняться в риторике, а не во владении оружием. И когда кардинал Руффо, этот Адемар [82]века восемнадцатого, во главе переправленного с Сицилии воинства Неаполитанского короля подошел к границам города, оказалось, что в действительности защищать «свободу», кроме французского гарнизона, собственно, и некому. Войска разбежались. Лишь четыре тысячи самых рьяных республиканцев готовились продать свои жизни подороже.

Три недели шли бои. Французы ждали подкреплений, но усиление подошло к неаполитанцам. Во фланг республиканцам ударил русский десант.