Олег Аксеничев - Дорога на Тмутаракань

– Ой ли? – не поверил Святослав Киевский.

И то верно, как же он правил столько лет? Правитель с совестью – что жеребец холощеный. Видимость одна.

Игорь Святославич глядел на Миронега даже не с гневом, с брезгливостью.

– Сколько лет рядом, а вот на тебе, не знал, кто ты есть.

– Погляди лучше за князем рыльским, господин. Мне стало ясно, неужели сам еще не догадался?!

– Нет! – выдохнул князь Игорь, и не в ответ, а от отчаяния.

Рыльские дружинники, подчиняясь приказу своего князя, вливались в ряды черниговских ковуев, окружавших холм, на котором стояли кмети Буй-Тура Всеволода.

– Нет!

Это сказал уже не князь. Ковуй Беловод Просович, все время мотавшийся гонцом от Ольстина Олексича к князю северскому, так и остался при обозе, не поспев вовремя к своим. Теперь он с ужасом и отвращением смотрел за происходящим.

– Скажи, ковуй, – спросил Миронег, – когда ты узнал о готовящемся походе в Степь?

– За день до выступления, – ответил Беловод, не отрывая взгляда от происходящего на поле битвы. – Заболел кто-то, вот Ольстин и распорядился – заменить.

– Заметь, князь, – сказал Миронег. – Единственный из ковуев, для кого действия Ольстина стали новостью, случайно оказался в черниговском отряде.

– Ярослав, – прошептал Игорь Святославич. – Зачем же…

– В Ярославе ли одном дело? – спросил, словно сам себя, Миронег.

– Да будут с нами Свет и Святая Неделя!

Голос Буй-Тура Всеволода был слышен по всему полю битвы.

– Уррагх! – кричали кмети, неприступной стеной встав на пути лезущих по склонам бродников и диких половцев. Оставив у подножия лошадей, бесполезных на скользких от крови склонах, те атаковали пешими, стараясь не столько перебить всадников, сколько покалечить их коней, подрезав им сухожилия.

Стрелы курян находили себе все новые и новые жертвы. Но колчаны пустели, и слышался уже звон металла о металл. Там кмети, отбросив осиротевшие без стрел луки, бились против наседавших врагов, часто также спешившись, встав спина к спине.

И катились навстречу ползущим снизу обезглавленные и искалеченные люди, напоминая, какая судьба ждет особенно настырных вояк.

И сам Буй-Тур бился пешим в первых рядах, все так же сжимая в одной руке булатный меч, а в другой – саблю. Падали вокруг него враги, падали и кмети, принимавшие удары и за себя, и за князя. Всеволод сражался, глядя вперед немигающими совиными глазами. Его губы шевелились, не издавая ни звука, и даже те, кто был рядом с князем, не слышали, как он говорил:

– Прощайте, братья. Простите.

Клинки Всеволода сеяли смерть.

Бродники, ужаснувшись, хлынули обратно, но оттуда уже поднимались черниговские ковуи и дикие половцы, которых Гзак припас для решающего удара.

– По коням! – приказал Буй-Тур ясным голосом, словно и не сражался большую часть дня.

– Умрем достойно, – рассудительно заметил один из кметей.

– Не торопись умирать, – рассвирепел Буй-Тур. – Торопись убить врага и изменника!

И послал коня навстречу судьбе.

– Сын! – возвысил голос князь Игорь.

Владимир Путивльский приблизился, несказанно удивленный. Отец давно так не называл его. Видимо, теперь пришло время и для проявления родственных чувств.

– Сам видишь, как все оборачивается.

Игорь Святославич говорил громко, не таясь от дружинников. Перед лицом смертельной опасности кривить душой недостойно вдвойне.

– Твои воины в бою еще не были, и кони у них свежие. Забирай обоз, половецких воев, прорывайся за Сюурлий, навстречу Кончаку. С умением и удачей – получится, я верю в тебя! Не медли, там, в вежах, жена твоя.

– А ты, отец?

Игорь Святославич оценил: «отец», не «князь».

– На холме, – показал князь Игорь, – мой брат. Бросить ли? – Он криво усмехнулся и отвернулся.

– Не медли, – сказал князь Игорь, не оборачиваясь. – Скоро будет поздно.

– Я прорвусь.

Владимир Путивльский не обещал. Он просто рассказал, как будет.

Мужчину из мальчика не всегда делает женщина. Может – бой. Горе. Ответственность.

Мужчина – не пол. Это воля. Решимость к поступку.

Владимир Путивльский стал мужчиной.

Пожелаем ему удачи, читатель! Она ему ох как понадобится!

Море в мае еще холодное, как сталь, что цветом, что на ощупь.

Как мысли Неведомого бога, чей истукан стоял в центре тмутараканского святилища, выставленный для всеобщего поклонения. Возмещая многовековое воздержание, Неведомый бог требовал и получал человеческую кровь, изобильно поливавшую жертвенный камень у изножия статуи.

Но больше кровавых жертв, больше поклонения бог ждал вестей с севера, откуда должно было прийти освобождение. Раб бога, обезумевший араб Абдул Аль-Хазред, получил наконец свою магическую книгу, а значит, и необходимую силу.

В каждом слове – бог.

В заклинаниях – сила бога.

Слово, сказанное когда-то богом или богами, сделало хаос миром, придав ему форму.

Слова, найденные в «Некрономиконе», вернут Неведомому богу привычную зыбкость, освободив от четких границ тела. ОСВОБОДЯТ!

Мир же станет подобием Неведомого бога.

Зыбким. Бесформенным.

Хаосом.

Мертвым.

Как он того и заслуживает.

В битве, как в песне, слышно многоголосье. Кричит воин, расставаясь с жизнью, кричит другой, размахиваясь для разящего смертельного удара, кричит раненый, попавший под кованое копыто безумно мчащегося коня, кричит всадник, погоняющий своего скакуна в центр сражения. Крик уравновешивает крик, и ровный гул поля боя гармонично перетекает с вершин деревьев на макушки холмов, сопровождаясь звоном оружия, не попадающим в унисон и оттого особенно ясно слышным.

Нерушимо стояли курские кмети, отбивая одно нападение за другим. Когда враги подходили на расстояние удара меча или сабли, передний, пеший ряд расступался, пропуская ждущих своего часа конников, сминавших таранным ударом острие наступления, так, что с холма вниз сыпались вперемежку живые и мертвые.

Прилив – отлив.

В битве, как в песне, слышно биение сердца. Пока оно бьется, жизнь продолжается.

Князь Владимир Путивльский подъехал к обозу, посмотрел на половецких воинов, спросил:

– Подчинитесь ли мне в бою, или это несовместно с вашей честью?

– Дочь нашего хана подчинилась тебе, князь, – ответил один из половцев. – А мы – как она.

– Хан Кончак должен появиться оттуда, – показал князь рукоятью плети. – Туда и пойдем.

– Через бродников, – не спросил, уточнил кто-то.

– И пусть.

Владимир Путивльский оглядел свой небольшой отряд, вздохнул, похлопал коня по холке рукой в кольчужной перчатке и приказал: