Валерий Елманов - Крест и посох

Дедок, кажется, понял. Во всяком случае, он утвердительно закивал, отчего пегие с зеленоватым отливом волосы заколыхались из стороны в сторону, периодически открывая его уродство. Левого уха у старика не было.

– Ты, милая, совсем недалече от нее будешь, – наконец вымолвил он. – Пойдем-ка провожу, а то места тут глухие, зверье непуганое, еще обидит ненароком кто-нибудь. – И он лукаво посмотрел на Доброгневу.

Охотно приняв его предложение, девушка послушно двинулась за ним по неприметной тропке, откуда ни возьмись появившейся в негостеприимном лесу. Идя следом за стариком, она пыталась угадать, вправду ли хозяин леса искренен с нею в своем желании довести до нужного места или, проводив с часок и окончательно запутав, возьмет и исчезнет где-нибудь в зарослях кустарника.

Как бы почувствовав ее опасения, дедок, до того шустро рысивший по тропке, неожиданно остановился, повернулся к ней.

– Ты, милая, – вновь певуче обратился он к девушке, – дурного в голову не бери. Ведь и зверь лесной добро, ему содеянное, помнит накрепко, злом не откликнется. Конечно, у людей не всегда так, однако...– старичок, не договорив, вздохнул сокрушенно и, махнув рукой, потрусил дальше по тропке. Впрочем, главного он уже добился – Доброгнева без опаски последовала за ним, стараясь поспевать за далеко не старческой рысцой.

«И ведь не колко ему, – подумала она. – Я вот в сапогах, но и то чую, как в вошву [9]всякие сучочки да иголки впиваются, а ему все нипочем. Что значит хозяин леса». Слова «леший» Доброгнева избегала сознательно, даже в мыслях не употребляя его – мало ли, еще обидится.

Спустя недолгое время сумерки уже сгустились, но тут как раз подошел конец и их краткой совместной прогулке.

– Вон оно, – кивнул дедок, выйдя из плотного скопления деревьев, тесным кольцом сгрудившихся возле небольшой полянки. Прямо посереди ее, почти вплотную друг к другу, стояло несколько приземистых каменных глыб высотою в три-четыре человеческих роста, а то и побольше. Они образовывали небольшой, метров семь-восемь в диаметре, круг, внутри которого царила непроглядная тьма, веявшая на все окружающее тяжелым могильным холодом, который Доброгнева почувствовала еще на самом краю полянки.

– Жуткое это место, – нервно хихикнул старичок и пытливо спросил девушку: – Может, передумаешь? Сама поразмыслишь не спеша, глядь, да и ответ найдешь, который тебе надобен.

Доброгнева и впрямь заколебалась поначалу, но слова спутника оказали на девушку почему-то противоположное действие. Она резко тряхнула головой, упрямо сцепила зубы и, чувствуя, что появившейся решимости хватит ненадолго, быстро пошла к камням, ярко чернеющим даже в густо-фиолетовых сумерках. Сделав два-три шага и вспомнив, что не поблагодарила деда за показанный путь, она повернулась было к нему, но того уже и след простыл.

– Жаль, – вздохнула она и ускорила свой шаг, замедлив его лишь в паре метров от ближайшей щели. Зияющий внутри мрак неожиданно показался ей пугающим и даже отталкивающим, сказать точнее, словно предупреждающим о чем-то. Доброгнева в нерешительности остановилась. Тело девушки охватила мелкая нервная дрожь. Этот озноб был вызван не только испугом. Через узкий проход между камнями явственно несло стужей. Воздух перед входом был значительно холоднее, чем в лесу, к тому же выходил он не беззвучно, а с каким-то хрипловатым придыханием, перемежаемым время от времени легким сухим шелестом. Все это неожиданно напомнило ей... дыхание бабушки, причем именно в ту ночь, когда та умерла.

На какое-то мгновение ей даже почудилось, что она и впрямь слышит сухой, еле различимый голос умирающей старухи с почерневшим от удушья лицом и широко раскрытыми от ужаса глазами, видящими то, что дано узреть простому смертному, да и то не каждому, только перед самой кончиной. Увиденное, по всей видимости, настолько перепугало умирающую, что она из последних остатков сил пыталась спрятаться, скрыться, но в маленьком тщедушном теле сил хватало лишь на то, чтобы чуть посильнее сжать руку внучки. При этом она все время продолжала еле слышно лепетать что-то нечленораздельное, отчаянно отказываясь от того неизбежного, что предстало перед ее глазами во всем своем ужасе. И судорожно метался из стороны в сторону робкий огонек лучины, совсем недавно горевшей ровным ярким пламенем.

Это была страшная ночь. Никогда поздней осенью не бывало столь сильных ветров, дико завывающих в вышине и спускающихся к земле лишь для того, чтобы с бешеной силой выдернуть из насиженного места очередную великаншу ель и пригласить ее на свою бесовскую пляску. Но ели не умеют танцевать, и, два-три раза судорожно взмахнув своими пышными рукавами-ветвями, очередная красавица в изнеможении валилась на землю. Ветер, разозленный тем, что лишился партнерши, вновь в неистовой ярости поднимался к свинцовым тучам и кружился там один, продолжая хищным взором выбирать себе новую жертву. Перепуганной Доброгневе казалось, что эта ночь никогда не закончится, но утро все-таки пришло. Все утихло, как по волшебству.

Сейчас был день, хотя и на закате, однако вечерние сумерки, быстро сгущающиеся в лесу, почему-то показались девушке еще более жуткими, чем тот беспробудный осенний мрак и ночная чернота. Страхом и ужасом несло из этого места. Неведомо кто и неизвестно когда воздвиг это сооружение с загадочной целью, не сулящей ничего хорошего тому смельчаку, который отважится войти и нарушить вековой покой тех странных исполинских сил, которые с приближением девушки начали потихоньку пробуждаться от своих мрачных снов.

Само сооружение было, пожалуй, по своим размерам намного меньше любого боярского терема, не говоря уж о княжеских. Тем более его никак нельзя было назвать гигантским. Но оно почти физически давило на любого человека, который оказывался вблизи него. И главной причиной тому были не массивные каменные глыбы, каждая из которых достигала не менее метра в ширину и семи-восьми в высоту, не считая той части, что оставалась вкопанной в землю. Толщину же их определить не представлялось возможным, ибо она терялась в кромешном мраке и для ее измерения необходимо было пролезть внутрь.

Сердце в груди у Доброгневы уже не прыгало, а бешено металось, ища спасения и возвещая, что ничего хорошего пребывание здесь не сулит. Девушка вдруг почувствовала, что она ошиблась поначалу в своих догадках и на самом деле никогда и никто из ранее живущих людей не участвовал в строительстве этого мрачного сооружения. Ни люди, ни даже боги, во всяком случае из числа светлых славянских, не были его авторами. Зодчий, возведший эти дырявые стены и прихлопнувший их сверху для вящей устойчивости точно такими же плитами, был чужд не только человеку, но и вообще всему земному. А помогали ему в создании всего этого Ужас и Страх, строившие его во Мраке страшной беспредельной Ночи – той вечной Ночи, которая никогда не сменялась светом долгожданного рассвета и не озарялась робкими лучами утреннего солнца.