Сергей Конарев - Балаустион

— Еврибиад, ступай вниз и попроси господина эфора заглянуть в портик Агорея, у выхода на площадь Хоров, — велел царь одному из сопровождавшей его четверки воинов-Трехсот.

Ударив в грудь кулаком, номарг бросился исполнять. Подбитые гвоздями подошвы его военных сапогов-эндромидов застучали по сырым ступеням лестницы. Запахнув теплый плащ, Эвдамид в сопровождении остальных телохранителей неторопливо направился к упомянутому портику. Порывистый ветер норовил забраться под одежду, падающая с неба крупа колола лицо тонкими холодными иголками. Агора была лишь отчасти освещена отблесками горящих на входе в Персику масляных фонарей, и почти безлюдна.

Меж колоннами портика царила темнота. Эвдамида это устраивало, так как повышало шансы на сохранение тайны. Опершись плечом на холодный мрамор колонны, царь постарался настроить себя на приближающийся разговор. Вскоре снаружи, на площади, раздался звук шагов и показался колеблющийся свет переносной масляной лампы. Эвдамид поморщился, но предпринимать что-то было уже поздно. Сначала показался держащий в руке лампу невольник, затем в круг света шагнула невысокая фигура Фебида.

— Ты хотел поговорить со мной, царь Эвдамид? — в ровном голосе эфора проскользнула нотка удивления.

— Именно так, господин эфор, — Эвдамид постарался, чтобы его голос звучал ровно и уверенно. — Разве ты не знаешь, что возвращаться сегодня домой, чтобы лечь спать — признак дурного тона?

— Вот как? — седая бровь эфора дрогнула, но лицо его не выражало ничего.

— Этой ночью самые разные группы людей будут составлять заговоры и обсуждать, как оставить других в дураках. Меня ни одна из этих групп не пригласила, тебя, насколько я знаю, тоже. Поэтому я и решил предложить тебе встретиться.

— Зачем? Чтобы составить заговор или попытаться оставить кого-то в дураках? Государь, Фебид из рода Харета не играет в подобные игры, это общеизвестно.

«В дырявой лодке кто не вычерпывает воду, тонет», — говаривал отец. Эвдамид почувствовал гнев: неужели этот старый идеалист, стоящий перед ним, всерьез полагает, что его наивные принципы помогут спасти город от «подобных игр»? Спокойно!

— Боюсь, что ты уже в игре, уважаемый Фебид. Незнание правил и пропуск хода приведет только к проигрышу. Причем ошибку совершать будешь ты, а проигрывать — вся Спарта, — Эвдамид не знал, чего больше в его словах — дерзости или правды.

С минуту эфор молчал, потом вздохнул и промолвил:

— Мы будем разговаривать здесь?

Эвдамид выдохнул, улыбнулся.

— Ну что ты, почтенный! Пройдем, здесь неподалеку есть одно славное неприметное здание. Только, прошу тебя, вели своему рабу задуть лампу. Соблюдение тайны — одно из главных условий игры.

Разумеется, консулу и его свите в Персике были отданы лучшие помещения. Даже прихожая главных, так называемых «царских» апартаментов, поражала богатством отделки. Анталкид давно не бывал здесь, и, оглядевшись, убедился, что не зря — именно на случай приезда римлян — отстоял в герусии предложение о ремонте этой части старого дворца. Со времени его прошлого визита «царские» покои стали куда более роскошны. Пол был выложен наборным паркетом из различных пород дерева, стены закрывали дорогие гобелены со сценами из мифов об олимпийцах. Угловые колонны задрапировали алыми портьерами, перетянутыми толстыми золочеными шнурами. Потолок по периметру был отделан лакированными деревянными панелями, а в середине находилась овальная фреска, изображавшая сцену суда Париса с очень натурально прорисованными обнаженными телами трех богинь, почти голым пастухом-Парисом и большим количеством более мелких, но столь же нагих менад и сатиров. Мебель гармонично вписывалась в интерьер и была столь же красивой и дорогой на вид.

Анталкид украдкой вздохнул, подумав, что эфоры прежней Спарты наверняка наложили бы на магистратов, заведующих этими апартаментами, штраф за роскошь. Эфор обожал красивые вещи и при случае покупал их, а с еще большим удовольствием принимал в подарок. Однако истинное наслаждение приносит не столько обладание красотой, сколько восхищение и зависть людей, любующихся принадлежащими тебе вещами. Тут стремления эфора входили в расхождение с традиционной лакедемонской моралью. В Спарте искони было не принято выставлять напоказ свое богатство, роскошь дома и дороговизну заморской одежды. В Греции, где ионийская роскошь заполонила как общественные постройки, так и дома верхних слоев общества, Спарта оставалась последним уголком, где люди царской крови и высшие магистраты могли жить в небольших особняках из бревен и необожженного кирпича и не иметь в доме золотой посуды.

Невозможно передать, как это угнетало эфора Анталкида. Он готов был отдать половину оставшихся ему лет жизни, чтобы вторую половину провести в условиях, подобающих его высокому положению и склонностям. Уничтожение отчужденного положения Спарты, внедрение в родном городе общеэллинских норм жизни стало для Анталкида главной мечтой и целью существования. А близкая дружба с владыками мира, римлянами, должна была обеспечить ему первенствующее положение среди городских должностных лиц. Долгие годы эфор терпеливо, словно паук, сплетал прочные нити дружеских отношений с влиятельными деятелями Рима и Македонии, окружал себя верными людьми, «топил» особо ретивых поборников старинных устоев. И вот теперь наступает момент решительных действий. Спарта готова к обновлению, ее необходимо только немножечко подтолкнуть. И для того, чтобы помочь лакедемонянам сделать этот необходимый шаг, в город и прибыл славный консуляр Фульвий.

Да, консул! Анталкид встрепенулся, вдруг осознав, что замечтался, очарованный блестящей обстановкой прихожей римских апартаментов. Старший преторианцев… кажется его имя Валерий… пропустил эфора сюда, сказав, что консул и македонянин ожидают его для дружеской беседы, а он, глупец, теряет время, заставляя Больших Людей ждать!

Хлопнув себя с досады по лбу, Анталкид со всей стремительностью, на какую были способны его короткие ноги, бросился к двери, ведущей вглубь помещений, и, нацепив на лицо самую благостную улыбку из своего арсенала, ступил в приемную.

Консуляр и македонский вельможа, несмотря на то, что пришли с пира, снова возлежали за столиком, уставленным блюдами с закусками и фруктами. Молоденькая девушка-невольница в ослепительно белом хитоне с кувшином наготове стояла на заднем плане, чутко ожидая малейшего сигнала со стороны пирующих.

— О-о, славный эфор Анталкид! — окликнул вошедшего эфора македонянин. — Прошу тебя, присоединяйся к нам быстрее. Ночь коротка, а нам предстоит обсудить столько вопросов….