Елена Хаецкая - Звездные гусары

Скоро мы пролетели над невысоким холмом – и вдруг степь перед нами оборвалась: через все ее необъятное пространство лежала огромная сверкающая на солнце река. Всадник упал щекой на гриву коня и полетел вдоль реки, а остальные кони потянулись за ним. Их задранные хвосты растворялись в нестерпимом блеске, исходящем от воды.

Впереди темной массой роились и клубились люди, на лошадях, на старых глайдерах и пешие.

– Слухи не обманули, – сказал Мухин. – Наой выступил. Они уже переправились через реку и готовы напасть. Вы хорошо видите их, Ливанов? Неплохо было бы выяснить, сколько у них глайдеров и есть ли дальнобойные пушки…

– Они довольно далеко, а подходить ближе, кажется, опасно, – заметил я.

– У меня прибор сорокакратного увеличения, – сообщил Мухин. – Я попробую оценить обстановку прямо отсюда.

– Где вы берете свои приборы? – не выдержал я. – Их ведь по штату не полагается.

– Я на свои деньги из Петербурга выписываю, – вполне серьезно ответствовал Мухин.

Он повел глайдер повыше, развернулся и остановился на самой вершине холма.

– Записывайте, – после паузы зазвучал голос Мухина, – глайдеров не менее двух десятков, лошадей – по первой оценке сотен пять… Огневых установок пока не вижу… Проклятье!

Голос захрипел, визгнул скрежещуще и нестерпимо, а затем оборвался. Я уже привык иметь дело с Мухиным и его постоянно выходящими из строя приборами, поэтому не слишком обеспокоился. Мухинский глайдер закачался над вершиной холма и начал пятиться ко мне кормой. Я подлетел ближе и увидел, что левый двигатель у него дымится.

– Нас замети… – скрежетнул голос у меня в кабине и снова канул.

– Андрей Сергеевич! – закричал я. – Слышите меня? Бросайте свою машину! Уходим на моем глайдере. Слышите?

– Автопилот… – на мгновенье воскрес и тотчас умер вопль, сиплый, не похожий на человеческий.

Совет был дельный. Я установил координаты и нажал широкую красную клавишу автопилота. Теперь если меня собьют, то я буду, по крайней мере, как тот пьяный матрос, что ни на миг не забывает о своем долге лежать головой в сторону своего полка.

Варучане с вершины холма напоминали пчелиный рой. Внезапно рой этот пришел в волнение, задвигался, заклубился и расступился, выпуская из своих недр плевок почти бесцветного пламени. Невесомый огонь пронесся по воздуху и лизнул небо рядом с моим глайдером.

Я не мог уйти, пока Мухин не перейдет ко мне на глайдер, а подпоручик все медлил, как будто нарочно старался меня разозлить. Он болтался над вершиной холма, дымя левым двигателем, и не трогался с места. Между тем рой варучан испустил из себя длинное щупальце: десятка два всадников и три глайдера уже тянулись к нам.

– Андрей! – закричал я из последних сил, хотя уже понимал, что Мухин меня не слышит. – Уходите!

Словно бы в ответ мухинский глайдер несколько раз громко чихнул и плюхнулся брюхом на землю. Я подлетел к нему, и тут полоса жара хлеснула по корпусу моего глайдера и опалила мне лицо. Второй выстрел дальнобойной установки варучан добрался до меня.

Мой глайдер отбросило назад, а сам я почти ослеп. Несколько острых лучей пронзило мне бок и ногу, а затем нечто сильно ударило меня по лицу. От боли и оскорбления я даже задохнулся, но затем, приоткрыв глаз, увидел совсем близко красную клавишу и понял, что рухнул носом на пульт управления. В голове все кружилось, меня тошнило, и я падал в неизвестность.

Я человек очень уравновешенный и, смею надеяться, трезвый. Во всяком случае, смело поручусь по меньшей мере за пять поколений Ливановых, никогда не страдавших душевным или умственным расстройством, да и за собой никогда подобной склонности не замечал. Поэтому меня очень рассердило, когда полковой врач Щеткин наклонился надо мной и попросил:

– Скажите ваше имя!

– Будто вы не знаете моего имени, – пробормотал я.

– Когда вы родились?

– На что вам?

– Имя вашей матери?

– Какое вам дело до матушки? Надеюсь, она благополучна…

Щеткин выпрямился, исчезнув из поля моего зрения, и обратился к кому-то другому с такими словами:

– Кажется, он сильно ударился головой. Потеря крови незначительна – впрочем, не поручусь, что нет внутреннего кровотечения. В любом случае придется отправлять на Землю. В наших условиях нога может срастись неправильно.

Два солдата влезли в мой глайдер – теперь в глазах у меня прояснилось, и я хорошо видел, что они сняли часть обшивки, чтобы меня вытащить. Это взбесило меня еще больше, чем бессмысленные вопросы Щеткина.

– Осторожней! – хлопотал Щеткин где-то поблизости, невидимый.

Меня переложили на носилки. Я мельком увидел мою ногу и даже захлебнулся от отвращения: она была совершенно чужая. Как если бы к моему туловищу приставили какой-то абсолютно посторонний предмет. К счастью, она хотя бы не болела. Наверное, Щеткин успел вколоть обезболивающее. Этого добра у него при себе всегда полный чемоданчик, ибо, как любит повторять наш эскулап, “героические мужчины боятся только уколов, дантистов и собственную жену”. Г-н Щеткин полагает, что это смешно, особенно при сороковом повторении.

Меня прикрепили к носилкам широким ремнем через грудь, и тут я увидел г-на полковника. Комаров-Лович созерцал меня задумчиво, его широкое лицо потемнело, и мрачная дума бороздила его начальственный лоб.

– Господин полковник! – сказал я странным, как бы не своим голосом и сам подивился, насколько отвратительно он звучит.

Полковник нырнул ко мне.

– Говорите, Ливанов!

Щеткин засуетился, пытаясь влезть между полковником и мной:

– Ему нельзя!.. Нужен покой!..

– Уберите его! – засипел я.

Щеткина убрали.

– Почему он задает такие вопросы? – сказал я.

– Какие? Кто задает? – Комаров-Лович отчаянно силился уловить смысл моих речей. Я был благодарен ему за это, и в то же время меня раздражала его непонятливость.

– Щеткин, – сказал я. – Спрашивает глупости. Я знаю, как меня зовут.

– Конечно знаете, голубчик, конечно… – отозвался г-н полковник чуть дрогнувшим голосом.

– Он должен спросить, где Мухин. А он не спрашивает! – пожаловался я.

– Ну так я вас спрошу, голубчик, хотите?

– Да уж, хочу! – заявил я. Теперь я ощущал себя чрезвычайно довольным, поскольку никто из присутствующих не знал, как поступать, а я – знал.

– Ну так я спрашиваю вас, господин корнет, где сейчас пребывает подпоручик Мухин! Отвечайте! – возгласил Комаров-Лович.

– Мухина подбили, – сказал я. – Я ума не приложу, как сам выбрался, потому что меня… тоже подбили.

Комаров-Лович наклонился надо мной так низко, что его усы щекотнули мне нос.

– Мухин остался у варучан? – переспросил г-н полковник.

Я отчаянно сморщил нос, мучаясь от невозможности почесаться.