Андрей Ерпылев - В когтях неведомого века

У ворот второго замка, приоткрытых и сплошь увитых плющом так, что пришлось прорубаться шпагами (благо, что шпага того времени имела широкий обоюдоострый клинок, позволяющий колоть и рубить с равным успехом), их никто не остановил и даже не окликнул. Пустовало и примыкающее к «прихожей» караульное помещение, и полуосвещенный коридор за ним…

Нет, неправда. В караулке сидел, опираясь на ржавую алебарду и уронив голову в медном шлеме, насквозь проеденном зеленью, на грудь, привратник с пегой бородищей такой длины, что позавидовал бы и старик Хоттабыч. Вездесущий плющ обвивал ноги спящего, а самые ненасытные побеги уже спиралью опутывали древко оружия…

– Покойник? – спросил сам себя Леплайсан, поскольку Георгий прислонился плечом к стене, будучи на грани обморока. – Нет, вроде бы дышит… Только редко-редко… Сколько же он так сидит?

Судя по тому, что плющ кое-где пророс сквозь ветхую одежонку алебардщика и даже через мохнатую от ржавчины кольчугу, времени утекло немало.

– Ладно, не будем его трогать…

В коридорах замка спящие охранники и слуги стали попадаться чаще, особенно по мере продвижения к центру. Кто-то спал, по-детски подложив ладонь под щеку, кто-то прислонился к стене, сидя или стоя… Поварята спали с подносами, полными давно истлевших костей какой-то птицы или мелких животных, вроде зайцев, и с бутылями высохшего вина, военные сжимали ржавое оружие, псари уютно прижимались к бокам своих собак, сгрудившихся вокруг, кот дрых, положив лапу на посапывающую мышь… Сон скосил людей и животных там, где застал их. Леплайсан и Жора подавленно молчали, стараясь не задевать неподвижные тела, через которые то и дело приходилось переступать…

Пиршественная зала напоминала московский вокзал одного из южных направлений в период летних отпусков. Люди, на нарядах которых сквозь толстый слой пыли то и дело тускло проглядывало золото галуна или посверкивал самоцвет, лежали вповалку на полу, сидели, опустив головы на сложенные руки, за огромным столом, некогда ломившимся от яств, а теперь напоминавшим развороченную помойку, подпирали стены с затянутыми паутиной гобеленами. Особенно величественное впечатление производил могучий седобородый мужчина, словно сошедший с игральной карты, изображающей короля червей, который сидел рядом с миниатюрной миловидной женщиной, прислонившейся к его плечу, во главе стола в кресле с высокой спинкой. В правой руке он, словно скипетр, все еще сжимал огромную вилку с насаженным на ее зубья скелетиком какого-то мелкого существа, а в левой, как державу, – пузатый кубок, украшенный каменьями. Рассыпавшиеся по плечам волосы здоровяка скреплял узкий золотой обруч с зубчиками, напоминающий корону.

– Герцог Карамболь! – выдохнул благоговейно Леплайсан, останавливаясь в нескольких шагах от спящего, и медленно осенил себя крестным знамением. – Так, значит, не все врут легенды…

– К сожалению, не врут… – раздался в мертвой тишине, царящей под спящими сводами, мощный бас, исходящий, кажется, отовсюду…

– Как же все это все-таки произошло?

Здоровенный, косая сажень в плечах, единственный живой (или хотя бы бодрствующий) обитатель этого царства забвения отвел друзей в свое жилище, по контрасту с запустением спящего замка казавшееся веселеньким будуаром.

Нужно сказать пару слов и об этом колоритном персонаже…

Нет, сначала ответьте, как вы сами его представляете?

Наверняка вам видится здоровяк в расшитом колете и плаще, – ухоженная эспаньолка и закрученные усы, берет со страусовым пером… Словом, тот же типаж, с которыми вы сплошь и рядом сталкивались на страницах этого повествования. Точно? Да?

Нет.

Не угадали вы: один-ноль в мою пользу…

«Неспящий» больше всего напоминал Малюту Скуратова, как того представлял Георгий по школьным учебникам и упоминаниям в литературе, – кряжистый мужик лет шестидесяти, стриженный «в кружок» и с широкой окладистой бородой. Кафтан, правда, был вполне интернациональный (при желании его можно было принять за русский, но подобные Жора встречал и на местных обывателях, видно перенявших моду у «монголов»), зато сапоги за французские принял бы только слепой. Слишком уж эти красные сафьяновые, расшитые узорами, да еще с загнутыми носами, «прохоря» не походили на местный фасон, что со шпорами, что без оных. Одним словом: свой среди чужих. Или наоборот?..

Мужик порылся в каких-то шкафчиках и грохнул на стол слегка початую четвертную бутыль мутноватой жидкости и три золотых, украшенных самоцветами, кубка. Судя по шалому блеску в медвежьих глазках под кустистыми бровями, одиночество уже так заело этого затворника, что он выпил бы и с чертом, забреди тот невзначай в сонное царство. Черт присутствовал (чрезвычайно оживившийся при виде выпивки Леплайсанов «придаток»), значит, повод был…

Первых три кубка пропустили молча, налили по новой и снова причастились.

– Так как же все это произошло? – решил прервать затянувшееся молчание Георгий, чувствуя, как добрый самогон (не чета паленому трактирному «кальвадосу») горячей волной струится по жилочкам, поднимая тонус… Я сказал «тонус», а не то, что вы подумали.

«Малюта» пожал плечами и, легонько брякнув «стаканом» по сосудам собутыльников, выпил. Было очевидно, что до той кондиции, когда отшельника пробьет на откровенность, досидят далеко не все…

– На чем ставишь? – правильно сориентировавшись, задал вопрос «по теме» шут, занюхивая ядреный «клопомор», за неимением лучшего, зеленым хвостиком, свисавшим со шляпы. – На свекле или на сахаре?

– На винограде да на яблоках… – скривился «опричник», мастерски расплескивая но новой. – Где тут доброе сырье возьмешь? Край географии, одним слогом…

– А какая перегонка? – Вопросы Леплайсана выдавали близкое его знакомство с самогоноварением, тоже, видимо, принесенным в страну галлов пресловутыми «монголами».

– Двойная… А очищаю дубовой корой.

– Добро… А еще известь способствует.

– Нет, мне не нравится. Во рту вяжет потом. По мне уж лучше дубок.

Выпили по новой. Арталетов почувствовал, как у него с временной непривычки к чему-либо более крепкому, чем фалернское, вернее, отвычки, слегка «поехала» голова. Без закуски все-таки, да с устатку…

– Чего ж мы так, под рукав? – спохватился мужик и зашарил по сусекам в поисках съестного. – Сейчас найду чего-нибудь закусить… Зеленому тоже наливай, – бросил он через плечо.

Если загнувшийся дугой сыр, густо поросший плесенью, твердую, как подметка, солонину и железобетонные сухари можно было назвать закуской, то ее должно было хватить надолго. Кстати, попутно с этими муляжами продуктов появилась вторая четверть, уже полная под завязку.