Андрей Ерпылев - В когтях неведомого века

Марзиньи сокрушенно развел руками:

– Если бы так, Жан, если бы так… Верная шпага господина Цезаряна только проколола ему musculus gluteus maximus [63]…

– Жаль, что не peritoneum [64], – буркнул разочарованно книжник. – Пусть бы помучился напоследок…

– Ничего, ранение в podex [65]тоже очень болезненно, – утешил его Марзиньи. – Это я вам, как бывший военный, говорю.

– Вам виднее… Так что же вас сюда привело, молодой человек?..

– Вы только послушайте, что творит этот недоношенный «историк»! – как резаный вопил мэтр Безар, утратив без остатка свою сдержанность, которой и так было ему отпущено свыше весьма немного. – Вам известно, что величина гонорара напрямую зависит от толщины книги, то есть от количества исписанных страниц?

– Догадываюсь, – не стал спорить Георгий, прочитавший за свою жизнь немало толстенных фолиантов, все дельные мысли из которых вполне уместились бы в школьной двенадцатилистовой тетрадке.

Нужно сказать, что его первоначальные благие намерения, которыми, как всем известно, Нечистый мостит дорогу в свой офис, так и остались намерениями. Компания уже второй час сидела в одном из ближайших кабачков, и количество выпитого никак не способствовало тихой и чинной беседе. Слава богу, хоть заведение оказалось на высоте: тут даже пили не из глиняных стаканчиков или металлических кружек, а пусть из мутных, но все-таки стеклянных бокалов.

– Да он просто-напросто берет одно событие и, немного изменив, отодвигает его лет на двести-триста, а то и пятьсот в прошлое. Имена действующих лиц высасываются из пальца, и на тебе – история становится длиннее, страниц, ее описывающих, больше, а отсюда – и гонорар жирнее!

– Пр-р-риведи пример! – потребовал заплетающимся языком Марзиньи, внимательно разглядывая на свет свою опустевшую «рюмку».

– Охотно!

Книгочей, с видимым отвращением касаясь страниц книги своего заклятого врага и бормоча под нос: «Папаша, понимаешь, физику, биологию, ботанику да поэтику реформировал, а сынок за историю взялся!», принялся рыться в толстенной, переплетенной в кожу «De emendatione temporum» [66], которую приволок с собой.

– Вот: он пишет, что «древние» иудейские цари, описанные в Библии, правили якобы в девятьсот двадцать восьмом – пятьсот восемьдесят седьмом годах до Рождества Христова…

– Ну и?..

– А дело в том, что этот промежуток почти совпадает с правлением императоров Священной Римской империи! То есть, по его же хронологии, в девятьсот одиннадцатом – тысяча триста седьмом годах уже ПОСЛЕ Рождества Христова! То же самое совпадение у немцев и римлян. Вот, посудите сами: Оттон Третий Рыжий соответствует Констанцию Первому Хлору, а, между прочим, в переводе с латинского «chlorum» и есть «желтый, рыжий», Генрих Второй – Диоклетиану и так далее.

– А еще?

– У него получается, что история восточной Византийской империи и наших соседей англичан – одно и то же. Только сдвинута на сто-двести лет, причем все три династии византийских императоров похожи, как близнецы! Да полно совпадений… А даты?

– А что даты? – подключился Георгий.

– Да точные у него даты, вплоть до месяцев и дней. Например, читаем: «Юлий Цезарь – простите, господин шевалье, – перешел Рубикон десятого января сорок девятого года до Рождества Христова»… Какая точность! Еще бы написал: «В три часа пополудни…»

– Ну и что?

– Да не встречалась нигде до него эта дата. Писал кто-то, хотя все это вообще сказки, что Цезарь, мол, перешел Рубикон зимой, вот и все. А тут именно в январе, да еще десятого числа. И такой муры – пропасть!.. А Троянская война?..

– Ты Трою не тр-р-рогай, штафирка! – внезапно стукнул кулаком по столу Марзиньи. – Ее мой дед брал! Вместе с графом Фландрским! Я сам его рассказы слышал в детстве да шлемом старым троянским играл. Он сам на том знаменитом «Троянском коне» в десант ходил, если хочешь знать!.. Корабль был такой, боевой, а вовсе не огромная деревянная кобыла. Что там может написать твой Скалигер про Трою?..

Арталетов не в силах был больше вынести этот абсурд. Он уронил голову на столешницу, и все эти Марки Аврелии, Готфриды Бульонские и Иосаахии Мудрые разом понеслись, кувыркаясь, в какую-то черную дыру, на поверку оказавшуюся ртом хохочущего Анатолия Николаевича Кончалова, Жориного школьного учителя истории…

– Проснись, Арталетт, матрону твою!..

Георгий ошарашенно огляделся вокруг, не в силах сразу уразуметь, куда вдруг подевался пропахший кислым вином, подгоревшим мясом и лежалым сыром подвальчик, а вместе с ним спорящие Маргиньи и Безар.

Кругом, под ярко-синим, будто на картинках малышей, небом, раскинулся белокаменный, утопающий в сочной зелени город, поражающий обилием дорических колонн, античных портиков и статуй с отколотыми носами, руками и прочими выступающими деталями анатомии. Именно так себе Арталетов представлял в детстве Древний Рим, листая учебник истории с черно-белыми рисунками и того же колера мутными фотографиями сохранившихся достопримечательностей.

– Заснул, что ли?

Перед прилавком, поигрывая увесистой дубинкой, возвышался декурион [67]Палатинской вигилы [68]Нечипорус.

– Здравствуйте, товарищ… господин Нечипоренко! – заискивающе улыбнулся, презирая себя в эту минуту за лакейский тон, Арталетов. – Чего изволите?

Служитель порядка, не обратив внимания на досадную оговорку «клиента», довольно хмыкнул и прицепил так и не понадобившуюся дубинку к поясу.

– Непорядок, гражданин Арталетт, – заявил он безапелляционно. – Нарушение закона присутствует, понимаешь!

– Помилуйте, товарищ сержант… господин декурион! – Жора даже вскочил со своего раскладного стульчика. – Никаких законов я не нарушаю!..

– Ты мне эти свои интеллигентские штучки брось, понимаешь! – Страж порядка насупил белесые брови и возвысил голос: – Нарушил – отвечай! В постановлении Римского Сената от мая сего года, гражданин Арталетт, – продолжал он, видя покорность жертвы, – ясно сказано: «Запретить всяческую торговлю непристойными картинками и стихами…»

– Где же вы здесь видите непристойность? – патетически вскричал Георгий, жестом императорского памятника указывая на прилавок, который аккуратными рядами покрывали пергаментные и папирусные свитки, местами лежащие просто так, перетянутые простым шнурком, местами – в нарядных разноцветных футлярах, некоторые даже с надписями золотом.

Никакой порнографии среди своего товара Арталетов не примечал и был в этом плане совершенно спокоен. Первоначальный испуг, пережиток лет, прожитых сначала рабом, а потом – вольноотпущенником, никому не нужным рудиментом гнездящийся в подкорке любого из «бывших», особенно приобщенных к интеллигентскому племени, уже прошел, и Жора деловито прикидывал, сколько придется «отстегнуть» настырному декуриону, ни с того ни с сего взявшемуся качать права.