Урсула Ле Гуин - Малафрена

— Хорошо, — сказала она, встала и взяла его под руку. И тут же фортепьяно, скрипка и контрабас заиграли прелестный игривый полонез.

Однако закончить танец они не успели: музыка вдруг стихла, и в наступившей тишине изящные французские часы на камине прозвонили полночь.

— Ну вот и Новый год! — воскликнул Косте. — Ну что ж, Пьера, мы с вами вместе завершили старый год, так давайте вместе начнем и новый, вы согласны? — Он подал музыкантам знак, снова заиграла музыка, и Пьера, так и не ответив ему, приготовилась продолжать прерванный танец.

— Какая очаровательная девочка эта ваша юная графиня из Монтайны, — сказала Луиза Палюдескар сестре Дживана Косте.

— Да, очень милое дитя, — откликнулась та. — А где она, кстати сказать? Мне нужно кое-что ей сказать, но я нигде не могу ее отыскать. С прошлого года! — И старая дева тихонько засмеялась.

— Еще бы! Она же весь прошлый год с вашим братом протанцевала! — подхватила ее шутку Луиза.

— Ну да, с моим братом… — машинально повторила госпожа Косте и снова принялась высматривать Пьеру среди танцующих. — Господи, как приятно, что Дживан снова танцует! — сказала она. — Он так давно этого не делал!

— Он был нездоров? — спросила Луиза, подавляя зевоту.

— Через месяц исполнится два года, как он потерял жену. Я так рада, что он хоть на минутку отвлекся от своего горя! Уж больно он за нашего малыша переживает!

Ну еще бы, он переживает! У него маленький сынишка! Луиза внимательно посмотрела на госпожу Косте. Губы той были сжаты, пальцы крепко переплетены. Она бы с удовольствием все утро нового года проплакала в своей аккуратной спаленке наверху, где никогда не бывал ни один мужчина, кроме ее отца и брата, но ей пришлось сидеть здесь, среди гостей, и никому не показывать своего дурного настроения. Кроме того, она была слишком застенчива и чересчур горда, чтобы кому-то показывать это. Да, собственно, чего и ждать от этих айзнарцев, думала Луиза; для них существует только их собственный замкнутый мирок, в котором они неизменно и невыносимо вежливы друг с другом. И Луиза, перестав сопротивляться усталости и скуке, зевнула.

— Да, на них действительно приятно смотреть, — сказала она. Глаза Дживана Косте на смуглом лице пылали, как угли, когда он кружил по залу Пьеру Вальторскар в сером шелковом платье. Луиза еще некоторое время смотрела, как они танцуют, а потом снова зевнула, уже открыто, даже с некоторым вызовом.

Под конец бала она опять подошла к Пьере.

— Знаете, мне было чрезвычайно приятно поболтать с вами о нашем общем друге, графиня. Возможно, нам еще удастся побеседовать, когда Итале приедет.

— А он собирается приехать?

— Разве он вам не сообщил? Он, возможно, приедет сюда в марте недели на две — вместе с моим братом.

— О, как это было бы хорошо! — воскликнула Пьера. — Я так рада, что познакомилась с вами, баронесса! До свидания, спокойной вам ночи! — И она снова умчалась куда-то, счастливая, семнадцатилетняя, пьяная от танцев. Даже в дверях Луиза все еще слышала ее звонкий мелодичный смех.

А после каникул Пьера вернулась в монастырскую школу, надела форменное платье, смиренно ходила по четвергам к обедне вместе с монахинями и каждое утро целый час простаивала на коленях в холодной часовне; но былое благочестие, к которому она так стремилась и которым упивалась целых три месяца, за праздничную неделю полностью испарилось, оставив в ее душе лишь слабый, точно выдохшиеся духи, аромат святости. Теперь Пьера с нетерпением ждала конца недели уже не из-за воскресной мессы, а из-за субботнего вечера, когда ей с четырех до одиннадцати разрешалось бывать у Белейнинов. Она заранее знала все, что там будет происходить: чай в гостиной, тихая беседа, переодевание к обеду, обед в присутствии одного-двух старых друзей или близких родственников, затем кофе, возможно, немного музыки, а затем глава семьи непременно проводит ее пешком до монастыря. Вот и все. Но она неизменно теперь оказывалась в центре этих тихих вечеров, точно они устраивались специально для нее и служили ей уроками, самыми счастливыми и приятными уроками одной из самых тонких дисциплин на свете. А Пьера была прилежной и способной ученицей, и уже через месяц-полтора любой незнакомец принимал ее за уроженку Айзнара, хорошо воспитанную, умненькую и приятную в общении дочь одного из здешних старинных аристократических родов. Наградой за ее успехи и примерное поведение явились всеобщее расположение и доброжелательность, а также то, что Пьеру теперь все вокруг принимали как равную. Возможно, такая награда и казалась ей не совсем соответствующей приложенным усилиям, однако она и в этом находила свои положительные стороны: от нее требовалось лишь внешнее соблюдение здешних правил, но на душу ее и чувства никто и не думал посягать. Краеугольным камнем этого изящного искусства — умения вести себя в обществе — являлось самообладание. И Пьера, научившись соответствующим образом держаться, никого не допускала в свой внутренний мир. Ну а самым замечательным дополнением к субботним вечерам у Белейнинов был, разумеется, Дживан Косте, воплощенная печаль, вдовый красавец в два раза старше Пьеры, верный друг Белейнинов и постоянный участник всех посиделок в их доме.

— Как я рада, что Дживан снова стал самим собой! — сказала как-то раз госпожа Белейнин, когда они втроем пили кофе, и ее супруг подхватил, чуть заикаясь:

— Ну, так ведь к-какое лек-карство нашлось! — И оба засмеялись, и Пьера почему-то сочла, что эта шутка касается ее, и тоже улыбнулась в ответ, чувствуя себя необычайно нужной этим людям и любимой ими. Как они все добры к ней! Это же просто замечательно! И пусть так продолжается всегда, пусть ничего не меняется…

В первую субботу марта она под дождем прибежала к Белейнинам и уже в четыре часа дня обнаружила там Дживана Косте. Он часто заходил к ним по вечерам, но явиться без приглашения днем в субботу… Госпожа Белейнин была растеряна. Она говорила больше, чем нужно, Косте, напротив, был чрезвычайно молчалив. Разлив чай, госпожа Белейнин поднялась и с некоторым смущением сказала:

— Пожалуй, я сама поднимусь наверх и позову Альбрехта; он, должно быть, у себя в кабинете. — И она поспешно вышла, оставив Пьеру и Косте наедине.

Женский инстинкт, два месяца «уроков» в здешнем обществе, простая догадливость — все это подсказывало Пьере, ЧТО сейчас произойдет, но она не желала слушать эти подсказки, она буквально заткнула уши, чтобы не слышать их настойчивого шепота. И, точно назло им, вдруг спросила у Дживана Косте:

— Вы давно виделись с баронессой Палюдескар?

— Недавно.

— А я не видела ее с новогоднего вечера, с того бала у вас в доме. Разве что пару раз мы раскланивались с ней, случайно встретившись на улице. Она так прекрасна, так совершенна и элегантна! Когда мы с другими девушками из монастырской школы парами идем по улице и вдруг встречаем ее, я чувствую себя и всех остальных учениц зверюшками из Ноева ковчега…