Андрей Лазарчук - Все, способные держать оружие…

— Куда нас везут, как по-вашему? — шепотом спросил я у Герберта.

— В котлован, — сразу же ответил он. — Говорят, там вчера уже расстреливали.

— Какая туда дорога и сколько ехать?

— Дорога по полям… грунтовка… ехать минут десять… вот мы на нее сворачиваем.

Грузовик замедлил ход, свернул налево, кренясь, преодолел ухаб и покатился дальше, трясясь на мелких неровностях.

— Хорошо, — сказал я. — Герберт, сосчитайте медленно до двухсот, а потом постарайтесь привлечь внимание этого хмыря…

Это был безымянный придорожный мотельчик: серый двухэтажный корпус из ничем не прикрытого бетона, маленькие комнатки с низкими потолками. Правда, был вид на залив. Правда, сквозь решетку ограды. Минимум комфорта — но чудесный полноценный отдых. Тихо.

Что еще нужно бедным туристам или шоферам грузовиков?

И те, и другие в мотеле были. На волейбольной площадке слышались азартные крики и удары по мячу. Мировые проблемы их задевали как-то очень криво.

Непосредственно же над нами расположились пылкие любовники. Слышимость здесь была великолепная.

— Я поехал, — сказал я в который раз и в который раз добавил: — Никого не впускай. Запри дверь, и будто тебя нет. Утром дождись меня.

Зойка провела рукой по моей щеке.

— Беги. Дождусь как-нибудь…

Обратный путь занял час. На мосту через Босфор была пробка. На машине я бы вообще не проехал. Ближе к европейскому берегу дымилось железное месиво.

Столкнулось машин десять…

— Сигарету… — прошептал я, валясь на песок. Кто-то из мальчишек бросился к одежной куче. В глазах у меня плыло, вместо легких было по мотку колючей проволоки.

— Ну? — нетерпеливо выдохнул Сашка.

— Нашел, — сказал я. — Открыл. Пусто.

— Пусто? — не поверил он. — Как — пусто?

— Абсолютно, — сказал я.

Алик, бегавший за сигаретами, вернулся, раскурил одну, сунул мне в зубы.

— Спасибо, — кивнул я.

— Там пусто, — сказал Сашка.

Алик с невыразимой обидой уставился на меня.

— Как же так? Вы же говорили — никто не откроет…

— Если не знает ключа — то да. Значит… значит… Парни, это значит только одно — еще один из наших жив и действует. И, видимо, не в одиночку — иначе он не стал бы выгребать все. Так что…

— Это хорошо, — сказал Сашка. — Но нам-то что теперь делать?

— Подумаем, — сказал я.

Я сел. Стряхнул песок со щеки. Я был в песке по самые уши. На меня налип весь пляж.

— Но как же? — не мог успокоиться Сашка. Алик хлопнул его по плечу.

— Надо подумать, — повторил я. — Пошли в машину. Пацаны подождали, пока я окунусь, смою песок, потом оделись и потопали впереди меня по тропе. Я нес форму в руках, обсыхая на ходу. Машина наша так и стояла на обочине, часовые прохаживались рядом, Герберт без фуражки сидел в кабине. Увидев нас, он спрыгнул на землю и быстро пошел навстречу.

— Нашли? — нервно спросил он.

— Пустой, — сказал я. — Опоздали. Он вопросительно поднял брови.

— Один из моих парней уцелел, — сказал я. — Думаю, что это его рук дело. Больше некому.

— Ясно… Что ж, так, может быть. У нас все спокойно, — резко переключаясь, четко отрапортовал он. — Один раз мимо проехал панцерваген, притормозил, но не остановился.

— Вам идет офицерская форма, — сказал я.

— У нас в роду были офицеры, — сказал Герберт. — Был даже генерал. Генерал Линевич, не слышали? Русско-японская.

— Не помню… Один мой дед был польский офицер. Он воевал с Гитлером, но расстреляли его большевики. Другой дед был испанский офицер, он воевал за Гитлера, потом со своей частью перешел на сторону Сибири. В сорок девятом его расстреляли возрожденцы. Мой отец был на сборах, когда начался офицерский мятеж шестьдесят первого года. Не знаю даже, на чьей стороне он оказался…

— У вас есть дети? — спросил Герберт.

— Нет.

— Это очень плохо…

— Иной раз мне кажется, что долги моих предков достались мне. И я не хочу никого нагружать своими долгами…

— А у меня Сашка. И я не знаю, что делать.

— Надо уходить из города — Как они могли узнать, что у нас… что дети…

— Телефон.

— То есть?

— Я слышал, что кто-то из девочек звонил родителям.

— О, Боже. Какие же сволочи.

— Да уж.

— Слушайте, Игорь! — бешено зашептал Герберт. — Надо спрятать детей! Надо спасать детей!

— Спрячешь их, как же…

— В метро! Во внешнее кольцо!

— Я не в том смысле. И внешнее кольцо не подходит — там-то уж точно будут искать.

— Ну придумайте хоть что-нибудь!

— Они просто не захотят прятаться… если их не убедить, что это засада…

— Я же знал, что вы придумаете.

— Подождите, я еще ничего не придумал… На меня вдруг накатило: нетерпение, раздражение, разочарование во всем на свете — все вместе. Отвернувшись, я стал одеваться.

— Мы будем стоять тут или поедем дальше? — напряженным голосом спросил Герберт.

— Поедем, — сказал я. — На Черемисовскую…

Мы постарались произвести побольше шума. Дверь, по крайней мере, я вышиб очень громко — автоматной очередью. Потом те ребята, которым досталась форма, стали вытаскивать и грузить в машину коробки и ящики, а штатский наш контингент незаметно прошмыгнул вниз. Пока все это происходило, мы с Гербертом обошли дом кругом. Подъезд меблирашек был заперт на огромный висячий замок, на стук никто не отозвался. Похоже было, что все действительно смылись.

— Господа ищут владельцев? — спросили сзади по-немецки.

— Да, — я обернулся. У крыльца стоял старичок с зонтиком. У старичка были пепельные волосы до плеч и пепельная бородка. — Мы из военной комендатуры.

— Все уехали позавчера, — сказал старичок. — Одних грузовиков для перевозки вещей было две дюжины.

— Вот как, — сказал я задумчиво. — Как же нам проникнуть в дом? Не может быть, чтобы никого не осталось. Кто-то же должен следить, охранять…

— Да, господин, но вчера вечером сторожа забрали, и теперь дом совсем без наблюдения.

— Кто забрал?

— Этого я не знаю, господин. Какие-то люди приехали на микроавтобусе, о чем-то долго говорили с ним, потом посадили его в автобус и увезли с собой. Он не вернулся еще.

— Спасибо, что сказали. Мы постараемся выяснить все это.

— Да, господа, постарайтесь выяснить. Здесь разыгралась страшная трагедия.

Говорят, все было залито кровью… — глазки его сверкнули. — А утром, когда выносили трупы…

Он долго рассказывал, что было утром и днем, и кто приходил и что говорил на следующий день, я слушал, но ничего нужного не слышал. Только какие-то люди, забравшие сторожа… но и сторож ничего не мог знать, потому что той ночью еще не был сторожем, а был неработающим пенсионером и, естественно, спал. Наконец, старичок выложил все, что знал, что слышал от других и что придумал сам или с помощью таких же вот праздных старичков и старушек. Пообещав узнать специально для нас всю правду о происшествии, он удалился.