Олег Авраменко - Принц Галлии

А ночью, накануне своего отъезда, к Филиппу пришла Амелина. Она быстренько разделась, забралась к нему в постель и принялась покрывать его лицо жаркими поцелуями. Возможно, это был самый благоприятный момент, чтобы преодолеть свойственный каждому подростку страх перед первой близостью с женщиной; тогда Филипп больше, чем когда-либо прежде, нуждался в ласке и нежности, он так жаждал забыться в объятиях милой и дорогой сестренки… Но в ту ночь между ними ничего и не произошло. Филипп был еще слишком слаб, истощен, обессилен пережитым потрясением. Они лежали рядышком, обнимаясь и целуясь — ласково, но не страстно, как брат и сестра, — и Филипп выговорил Амелине все, что накипело у него на душе, а потом просто заснул, крепко прижавшись к ней, к ее теплому и нежному телу. Той ночью он спал спокойно и безмятежно.

Утром их разбудил Гастон (слуги не решались) и все спрашивал, когда же будут дети. Вот на какой приподнятой ноте они и расстались. А поскольку было еще рано, то Филипп остался лежать в постели, не зная, где ему деться от охватившего его стыда. Что ж это будет, думал он, если через месяц или два Гастону вздумается расспросить врача, не беременна ли случайно его сестра, а тот, изумленно подняв брови, ответит: «Бога ради, монсеньор! Она еще девственница». Да, пищи для острот хватит надолго! «Так ты спал с Амелиной, или просто спал с ней? И сколько же раз вы вот так просто спали вместе?» Нечего сказать, хорошенькое дело…

Филипп взял в руки лютню, которую привез с собой, и привычно пробежал по струнам, проверяя настройку. Сознательно он еще не решил, чтó хотел бы спеть, как его пальцы взяли первые аккорды песни о любви могущественного вельможи к дочери короля. О той самой любви, которая привела к его появлению на свет и на этом трагически оборвалась. О его отце, герцоге Филиппе III Аквитанском, который, потеряв первую жену, совсем по ней не грустил, ибо был без памяти влюблен в одиннадцатилетнюю девочку, дочь короля Робера III. Изабелла Галльская годилась герцогу в дочери, но это нисколько не помешало ему влюбиться в нее так сильно, так страстно возжелать ее, что в своем безрассудстве он готов был уподобиться Парису и разрушить стены Тулузы ради прекрасных очей новоявленной Елены Троянской. Чтобы сохранить мир в стране, король был вынужден уступить герцогу, нарушив тем самым слово, данное графу Прованскому, с чьим сыном Изабелла уже была помолвлена. Почувствовав себя оскорбленным, граф вознамерился выйти из состава королевства и присоединиться к Германскому Союзу. Это, в общем, было на руку аквитанцам, так как позволяло их роду занять доминирующее положение в остальной части Галлии; но тут герцог, сознавая свою вину перед королем, выступил ярым приверженцем территориальной целостности государства. В этом его поддержали остальные галльские князья, что и решило спор в пользу единства страны. Графу Прованскому пришлось смирить гордыню и довольствоваться браком своего сына с племянницей короля, юная принцесса Изабелла стала герцогиней Аквитанской, а вся эта история получила широкую огласку и нашла свое отражение во многих художественных произведениях того времени.

Из всех баллад, которые Филипп знал о своих родителях, он выбрал, пожалуй, самую далекую от действительности, но которая нравилась ему больше других. Было в ней что-то особенное, будоражившее воображение, затрагивавшее самые тонкие струны души. Ее создатель, мало заботясь об исторической правде, сумел так ярко, так убедительно изобразить своих героев, что создавалось впечатление, будто они находятся где-то рядом и в любой момент готовы предстать перед слушателями во плоти…

Постепенно Филипп увлекся, и пение полностью захватило его. Природа не наградила его абсолютным слухом, однако долгие часы занятий не прошли даром: пел он правильно, хорошо поставленным голосом, почти никогда не фальшивил, и слушать его было приятно не только ему самому.

Где-то посередине песни Филипп почувствовал, как кто-то подошел к нему сзади и остановился у него за спиной. Это ощущение было настолько реальным и осязаемым, что он умолк на полуслове, отложил в сторону лютню и огляделся…

А в следующее мгновение Филипп уже был на ногах, глуповато улыбаясь и отчаянно пытаясь выровнять сбившееся с ритма дыхание. Горло его сдавил нервный кашель, но он не мог позволить себе прокашляться, в страхе спугнуть, разрушить хрупкое очарование открывшейся его взору волшебной картины…

Перед ним стояла юная девушка лет пятнадцати, прекрасная как весна, как любовь, как может быть прекрасной лишь чистота и невинность. Она была невысокого роста, стройная, с тонким гибким станом, одетая в костюм для верховой езды темно-синего цвета, который удачно гармонировал с пышной гривой распущенных светло-каштановых волос. Ее большие карие глаза смотрели на него с восторгом, на щеках играл розовый румянец, а на коралловых губах блуждала робкая улыбка, сверкавшая жемчугом ровных белых зубов.

У Филиппа бешено стучало сердце и подкашивались ноги. Он глядел на девушку, поедая ее глазами и млея от неведомого ему ранее, ни с чем не сравнимого ощущения. Ему хотелось подхватить ее на руки, крепко прижать к себе и кружить, кружить по поляне, смеясь и рыдая от переполнявшей его радости и глубокого, безмерного счастья.

«Это любовь, — думал он. — Да, да, любовь! Значит, вот она какая…»

Его ничуть не смущало, что он совсем не знает эту девушку, что он впервые видит ее, — все это не имело никакого значения для любви. Любовь никогда не приходит постепенно, шаг за шагом, она рождается в одночасье и не суть важно когда — в момент знакомства, с первого взгляда, или значительно позже. Любовь нельзя сравнивать ни с привычкой, ни с дружбой, ни с привязанностью; она не является порождением земных чувств — уважения, симпатии и тому подобных — даже в миллионы и миллиарды крат усиленных. Это небесная благодать, это божественное откровение, это дьявольское наваждение… Будто молния ударила одновременно с неба и из-под земли — она мгновенно поразила Филиппа.

Наконец, совладав с собой, он подступил к девушке и галантно поцеловал ее руку. С трудом поборов желание прижаться щекой к этой прелестной маленькой ладошке, он заставил себя выпрямиться и представился:

— Филипп Аквитанский к вашим услугам, барышня.

Девушка ослепительно улыбнулась, и Филипп почувствовал, как у него с новой силой заныло сердце.

— Очень мило, монсеньор, — ответила она и, не выдержав пылкого взгляда Филиппа, в смущении опустила глаза. — А я… Меня зовут Луиза де Шеверни… Также к вашим услугам.

По-галльски она говорила правильно, но с заметным франсийским акцентом.

— Вы… Вероятно, вы родом с Иль-де-Франса, — неуверенно предположил Филипп. — Или же со Средней Луары.