Олег Авраменко - Принц Галлии

— Ты довольна?

— Не то слово, сударыня. Я так… так рада, что скоро увижу Этьена. Ведь я очень по нему соскучилась, я очень его люблю. Если бы вы знали, как я его люблю!

Страстность в голосе Матильды не на шутку встревожила Маргариту.

— Умерь-ка свой пыл, дорогуша! — предупредила она. — Смотри не переусердствуй в своей сестринской любви, иначе пойдешь по стопам Жоанны… — Тут принцесса испуганно ойкнула и машинально зажала рукой рот, видимо, позабыв, что сказанного назад не вернешь, и этим только выдала себя.

Матильда вздрогнула и посмотрела на нее с опаской и недоверием. Розовый румянец мигом сбежал с ее щек.

— То, что вы сказали, сударыня, — дрожащим голосом произнесла она, — это правда?

— Ну… в общем… — растерянно пробормотала Маргарита, в мыслях ругая себя за несдержанность. — Боюсь, золотко, ты неверно поняла меня. Жоанна впрямь любит Александра, любит не как брата, а как мужчину. Но она понимает, что это чувство греховное, и находит в себе силы противостоять соблазну.

Однако Матильда не удовольствовалась таким объяснением и отрицательно покачала головой.

— Вы врете, сударыня, — напрямик заявила она. — Будь это так, вы бы не зажимали себе рот. Ведь сколько раз вы говорили, что госпожа Елена влюблена в господина Рикарда, но никогда не зажимали потом рот… Почему вы пытаетесь обмануть меня? Я же не глупенькая и все равно не поверю.

Не выдержав ее взгляда, Маргарита со вздохом опустила глаза.

— Да уж, — сокрушенно произнесла она. — Ты не глупенькая, это точно. Ты наивна, но не глупа. Это я дура, что растерялась. Мне следовало сразу исправиться — а теперь уже поздно.

— Господи милосердный! — воскликнула Матильда. — Ее же черти в аду будут мучить!

Маргарита поднялась с кресла, подошла к ней и обняла ее за плечи.

— Ну вот, опять за чертей. После душеспасительных бесед с монсеньором Франциско тебе всюду черти мерещатся… Успокойся, не принимай это близко к сердцу. До ада Жоанне еще далеко, а что касается Александра, то ему и без того давно уготовано местечко в самом мрачном углу преисподней. Скорее, им угрожает ад на этом свете, если их проступок получит огласку. Ты будешь молчать?

— Я буду… Обещаю вам… — Матильда зябко поежилась. — Это ужасно! Неужели госпожа Жоанна не понимает, какой это большой грех?

— Прекрасно понимает, можешь не сомневаться. И сейчас Жоанна кается, что совершила его, вот почему она стала такой набожной. К ее чести надо сказать, что ее раскаяние вызвано осознанием своей вины, а не тем, что Бланка разоблачила ее связь с братом — это случилось гораздо позже. Так что молись лучше за спасение этих грешных душ, а не моей.

— Я буду молиться… за госпожу Жоанну.

— А за Александра?

— Нет, не буду. Не хочу. Он злой человек, сударыня.

Маргарита промолчала и еще больше нахмурилась. В том, что граф Бискайский стал отпетым негодяем, отчасти был виновен ее отец. Порой, думая об этом, она испытывала что-то вроде угрызений совести: ведь если бы не злая воля их деда, короля Рикарда, наваррская корона принадлежала бы Александру. Осознание этого неприятного факта заставляло Маргариту еще сильнее ненавидеть кузена.

— Ладно, — отозвалась она, нарушая тягостное молчание. — Мне пора к отцу. Не стоит испытывать его терпение. Мне передали, что он очень возбужден; видно, опять строит планы насчет моего замужества… — Маргарита вздохнула. — А ты, Матильда, оставайся здесь. Когда явится Бланка, скажи пусть подождет — я только отошью очередного претендента и сразу вернусь.

Дон Александр, десятый по счету король Наварры, носивший это имя, устремил на свою дочь утомленный, исполненный мольбы взгляд, подобно тому, как многолетний узник смотрит на опостылевшего ему надзирателя.

— Сударыня, возлюбленная дщерь моя, — отрешенно заговорил король, стоя перед Маргаритой посреди просторного кабинета. — Я пригласил вас к себе для весьма серьезного разговора. Через три месяца вам исполнится восемнадцать лет. Вы уже взрослая, вы — наследница престола, посему должны с надлежащей ответственностью…

— Ой, прекрати, папочка! — громко фыркнув, перебила его Маргарита. — К чему такие напыщенные речи, что за муха тебя укусила? Небось, опять получил от кого-то заманчивое предложение и с новой силой загорелся желанием выдать меня замуж?

Дон Александр в замешательстве опустил глаза. Он не просто любил свою дочь, он обожал и боготворил ее — единственную оставшуюся в живых из троих его детей. После смерти младшего сына король души в ней не чаял, так панически боялся потерять и ее, что впоследствии этот страх перед возможной утратой перерос в страх перед самой Маргаритой. Никогда и ни в чем он не мог перечить ей — будь то какие-либо серьезные желания, или же детские, порой бессмысленные капризы.

— Но, доченька, — ласково и нерешительно промолвил дон Александр. — Это действительно необходимо. Я уже стар, и смерть моя не за горами, а Наварре нужен будет король.

— Отец! — искренне возмутилась принцесса. — Что вы говорите?! Ужель вы сомневаетесь в моих способностях как государственного мужа… то бишь, государственной жены? Жены мудрой, справедливой и твердой в решеньях — как говаривал некогда Гораций о вас, мужчинах.

Поскольку отец забыл пригласить ее сесть, она пригласила себя сама. Король в задумчивости продолжал стоять.

— Лично я, сударыня, ничуть не сомневаюсь в ваших способностях, — ответил он. — Но сейчас речь идет о другом. Как моя единственная дочь, вы, разумеется, унаследуете всю полноту королевской власти в Наварре, однако пора уже подумать и о продолжении рода нашего. Муж вам необходим хотя бы для того, чтобы в законном браке с ним вы родили наследника престола.

— Как ты наивен, папочка! — насмешливо произнесла Маргарита. — Неужели ты всерьез полагаешь, что зачатие происходит лишь с благословения церкви?

— Ой, доченька! — укоризненно покачал головой дон Александр. — Как ты можешь…

— Могу, и запросто. Если тебе не терпится заиметь внука, так прямо и скажи. Я перестану осторожничать, и надеюсь, через год-полтора ты уже будешь дедушкой.

— Не сыпь мне соль на раны, бесстыжая! — в отчаянии простонал король. — И в кого ты только пошла, такая вертихвостка?

— В мою матушку, в кого же еще. Ведь не зря говорят, что я пошла в нее всем — и внешностью, и характером. Правда, она умела сдерживать себя, скрывать свои недостатки. Насколько мне известно, она, не в пример мне, была непревзойденной мастерицей по части лицемерия, так виртуозно изображала из себя степенную даму, что нередко и тебя вводила в заблуждение.

— Да как ты смеешь! — вскипел король.

— А вот и смею. Или, быть может, ты станешь оспаривать тот факт, что в свое время ревновал ее к дядюшке Клавдию? И не без веских оснований, полагаю…