Петр Хомяков - ПЕРЕКРЕСТОК

Вместо ответа молодой дипломат искренне рассмеялся. Ободренный такой реакцией, Ларионов продолжал.

– Я понимаю ваши сомнения. Но, если внимательно их проанализировать, привести, так сказать, к общему знаменателю, то выяснится, что они касаются, в основном, неких теоретических частностей. Разработчики вполне могут доказать, даже не апеллируя пока к самому мощному своему аргументу – практическому опыту, что их технология отнюдь не находится в вопиющих противоречиях с общепринятой теорией. Остаются, повторяюсь, некоторые частности.

Но эти частности не должны влиять на принятие политического решения. Приведу один пример из истории техники. К концу Первой мировой войны все воюющие страны, вместе взятые, производили сотни и даже тысячи самолетов в год. Однако полноценной теории винта еще не существовало. Представьте себе, как глупо выглядели бы военные руководители этих стран, если бы отказались от производства и применения самолетов на этом основании. И ждали, например, начала 1920-х годов, когда Жуковский эту теорию наконец-то создал.

– Интересный аргумент. Впрочем, вы правы, меня вы почти убедили. И я лично обязательно прослежу судьбу вашей записки у наших ответственных товарищей.

– Тогда самый сильный аргумент практического характера под самый занавес, в порядке закрепления вашего личного впечатления. Обращу ваше внимание на экономический и производственный аспект внедрения…

– Я уже понял, что технология предельно проста.

– Она еще и баснословно, именно баснословно, дешева! Если киловатт установленной мощности на энергоустановках стоит от 300 до 2000 долларов, то в рамках этой технологии киловатт стоит… один рубль! Почувствуйте разницу!

– Постойте, постойте, киловатт установленной мощности – понятие из области электроэнергетики…

Белорус впервые открыто проявил свою профессиональную осведомленность в вопросе, дотоле дипломатично скрываемую.

– Да, но мы можем говорить и о киловатте тепловой энергии в установках теплоснабжения. Когда речь идет о ТЭЦ, это вообще вполне приемлемо, ибо мы получаем и тепло и электроэнергию на одной и той же станции.

– Все же, говоря о тепле, гораздо привычнее измерять его не в киловаттах а в килокалориях.

– Согласен. Но не в этом суть! И тепло и энергия могут быть в итоге оценены эквивалентно. Так вот, «наше» тепло или «наша» энергия дешевле традиционно получаемых тепла и энергии в среднем в тридцать тысяч раз.

– Впечатляет…

– Это не только впечатляет, это дает и очень выигрышную для нас оценку риска принятия решения о массовом внедрении предлагаемых технологий. Поясню свою мысль. Допустим, наша технология вообще чудесна, но дорога. Тогда, принимая решение о ее использовании, можно опасаться, что большие деньги будут потрачены впустую. В случае, если технология не сработает. Опасение этого риска, особенно в напряженной экономической ситуации, вызовет известную настороженность. Так?

– Разумеется.

– Но в нашем-то случае риска нет вообще! Вдумаемся, при текущей эксплуатации энергетики или ЖКХ в год заменяются около одного процента соответствующих фондов. Может быть, больше, может быть, меньше, но порядок цифр приблизительно таков. Говоря попросту, труб, котельных, насосных и т.д. То есть, допустим, чисто условно, у вас все эти фонды оценены в тридцать миллиардов долларов. Так вот, в год вы фактически строите новых объектов, взамен выбывших, как минимум на триста миллионов. А то и больше. Понятно излагаю?

– Пока, да.

– Так вот, чтобы полностью, я повторяю, полностью дооснастить все ваше ЖКХ предлагаемыми установками, то есть к «вашему» киловатту или килокалории прибавить одну «нашу», которая обходится в тридцать тысяч раз дешевле, потребуется всего один миллион долларов. Это в триста раз меньше, чем вы тратите на ежегодные ремонтные и регламентные работы в вашем ЖКХ. Это не та сумма, которой нельзя было бы рискнуть даже в очень напряженной ситуации. Но… миллион долларов – и через полгода для теплообеспечения Белоруссии станет потребляться в два раза меньше стремительно дорожающих российских нефти и газа. И это сэкономит вам сотни миллионов долларов. Если не миллиарды.

– Это фантастика!

– Это реальность. Вернее, это может стать реальностью, если будет принято соответствующее решение. Все, замолкаю. Я выполнил свой гражданский и свой… родовой, что ли, национальный, долг. Больше я ничего не могу сделать. Остальное – в ваших руках.

Они попрощались очень тепло, почти дружески. Но, выйдя на улицу, Ларионов почувствовал вдруг дикую усталость. Петр сделал все что мог. И эта исчерпанность своих возможностей выматывала гораздо больше, чем перспектива больших трудностей, большой работы или тяжелой борьбы.

«Делай, что должно, и будь, что будет», – к месту вспомнил он завет средневековых рыцарей. Он усмехнулся про себя. Вот, сподобился в подлейшее время повести себя по-рыцарски. И даже не махая мечом.

А как хотелось бы… В чем-то, все же, глубоко прав был друг Федя. Как хочется частенько просто физически почувствовать радость боя со злом и подлостью. И своими руками поставить точку в этом бою. Не доверив это дело никому другому, даже тому, кому веришь и симпатизируешь.

Да, пусть победа будет обеспечена в первую очередь интеллектуальным прорывом. Но точку надо ставить собственноручно. А иначе навек останется это чувство усталости. Парадоксальное чувство усталости от не сделанного.

Ларионову по жизни не часто, но приходилось все же бывать в шикарных представительских помещениях. И поэтому ониксовые и малахитовые камины, серебро и позолоченная бронза в огромных количествах не вызывали у него удивления. Более того, он научился ценить в представительских помещениях именно скромность и элегантность. Эту тонкую грань, когда более простая обстановка не соответствовала бы статусу. Такое стремление к минимуму необходимой роскоши и умение достигать этот минимум, не переходя некоторой грани и не впадая в юродство, если вдуматься, гораздо выигрышнее характеризует конкретного руководителя, фирму или страну, нежели кричащее жирное варварское великолепие.

Смешно, но он больше всего боялся встретить у Президента Лукашенко именно эту советско-азиатскую роскошь. И был несказанно рад, что помещение, где происходила встреча, оказалось аристократически простым и элегантным.

Первый секретарь посольства Белоруссии в России сдержал свое слово. Он лично проследил путь записки Ларионова, и Петра Григорьевича пригласили в Минск. Сначала были встречи в соответствующей комиссии, созданной распоряжением Президента Белоруссии. Потом Муравьев с сотрудниками в считанные недели дооборудовали котельную одного из микрорайонов Минска в рамках проведения там летних регламентных работ. А потом последовало это приглашение на беседу с самим Александром Григорьевичем. Характерно, и, в общем-то, справедливо, что Муравьеву достались на откуп экономические возможности развития проекта. А Ларионову предстояло прикоснуться к возможностям политическим.