Олег Аксеничев - Шеломянь

Князь был красив без изъяна: высок, могуч, хорош собой. Пластинчатый доспех ладно облегал его мускулистый торс, красные княжеские сапоги подчеркивали длину и стройность ног.

Князь был любопытен. Давыд Смоленский хотел знать, что происходит и чьи войска там, в тумане, расправляются с презренным Кобяком. И еще князь желал знать, есть ли среди победителей его люди. Тысяцкий Лазарь за ответом в карман не полез, благо карманов на кольчуге не предусмотрено. Он сказал, что думает о тех, кто любит отсиживаться за крепостными стенами в разгар сражения, кто хочет загребать жар чужими руками, и о тех, кого дурость или гордость гонит на убой в туман-людоед.

Услышав о людоедах, князь Давыд изменился в лице, пообещал молиться за всех и убрался обратно под защиту крепостных стен. Вслед за ним пропустили только факельщиков, перед носом остальных калитку без лишних слов захлопнули, и снова загремел засов.

Туман свирепствовал в лагере Кобяка уже полночи. Живых лукоморцев оставалось все меньше. В основном это были те, кто догадался забраться повыше от земли – на повозки, крепления юрт. Правда, крепления не спасали. Туман мог на мгновения загустевать до прочности камня, и этого хватало, чтобы согнуть, а то и сломать непрочные шесты креплений, и тогда багровое море поглощало очередные жертвы. Повозки, забитые людьми, перевернуть не получалось, видимо, и у тумана силы имели предел. А еще туман, как человек, потел. Испарения густели, пряча человека от человека, одну повозку от другой.

У половецкого стана не первый час кружили воины Кончака и Игоря. Попытки прорваться через туман к Кобяку на помощь привели к новым жертвам, и конницу отозвали.

Кобяк приготовился умирать. Особенно обидно ему было делать это протрезвевшим. Он понимал, что выбраться не получится, туман не выпустит свою добычу. Понимал он и то, что помощь не придет, прорваться через ненасытное багровое кольцо не дано ничему живому. Но и добровольно прыгать в хищную муть, как уже делали слабонервные, тоже не спешил. Даже если гибель неизбежна, можно попытаться ее отсрочить.

Со стороны тумана раздавалось равномерное поскрипывание. Там явно что-то двигалось.

– Что это? – спросил Кобяк.

– Тварь… – ответил кто-то. – Вежи опрокинуть пытается.

«Опрокинуть, – пробилось через кумыс в мозгу Кобяка. – Так если туман высоко не прыгнет… Сейчас я ему такие половецкие пляски устрою», – злорадно подумал хан.

– Копья соберите! – заорал Кобяк, затем огляделся.

– Приготовились, – выдохнул хан, удобнее устраивая древко копья в ладони.

Приказ быстро разошелся по вежам.

Кобяк вглядывался в темноту, пытаясь разобрать, что происходит. Скрип раздавался совсем рядом.

– Смотрите, – прошептал лучник рядом с ханом.

Закрывая слабое гнилостное свечение тумана, из темноты неспешно выступила большая темная масса.

– Спасительница наша, – рыкнул Кобяк и поднял копье.

И, не колеблясь, прыгнул вперед, на проступившую из тумана вежу. Острие копья впилось в дерево, удержав хана на шатком сооружении.

Кобяк огляделся. Обычные телеги, перевязанные между собой, часть защитной стены вокруг лагеря, очевидно. За второй телегой в темноте виднелась третья, и кто знает, сколько их там было еще.

– Давай за мной, человек пять на разведку, – распорядился Кобяк. – Постарайтесь пройти больше, может, куда и доберетесь.

Разведчики бесшумно скрылись во мраке. Первый раз за ночь Кобяк порадовался отсутствию лунного света. Разведке свет противопоказан.

В лагере Кобяка крики о помощи сменились молчанием, и в нем была надежда. Воины с веж перепрыгивали на движущиеся подводы, перебираясь поближе к своему хану; ему доверяли, с ним спокойнее.

Прошло немного времени, и повозки замедлили движение, а затем остановились. Вскоре со стороны тумана послышались торопливые шаги. Видимо, возвращалась разведка. Шли не скрываясь. Или опасности не было, или ее несли на хвосте.

Не дожидаясь приказа, половцы приготовились к бою.

Из темноты вывалились разведчики, и по их лицам было видно, что воевать не придется.

– Спасены! – кричали они, даже в темноте сияя от радости, как начищенный котел. – Там свобода!

Непросто оказалось вытянуть из разведчиков связный рассказ. Оказалось, произошло следующее. Половцы тихо перебирались с одной повозки на другую. По-прежнему на их пути не встретилось ни одного человека. И тут через туман послышались голоса. Разобрать разговор было невозможно, туман глушил голос получше войлока, но люди были рядом. Разведчики осторожно перебрались через очередную вежу, и туман неожиданно остался позади. Перед собой в свете воткнутых в землю факелов половцы разглядели столпившихся перед границей тумана воинов, а невдалеке, на пригорке, стояли командиры.

К своей радости, разведчики сразу же их опознали. Золоченый панцирь и султан из лебединых перьев на шлеме могли принадлежать только хану Кончаку. Красный плащ с вытканным на нем соколом выдавал Ольговича – князя Игоря Святославича.

Разведчики с некоторой опаской соскочили на землю, кошмарная ночь быстро приучила их не доверять тому, на чем стоишь. Нежданных гостей тут же окружили. После обыска, вежливого, но тщательного, их подвели к благородным военачальникам.

Главным, что интересовало Кончака и Игоря, были участь Кобяка и количество уцелевших. После первых же слов, когда стало ясно, что Кобяк жив, разведчиков отправили назад, выводить людей.

Из восьми сотен лукоморцев спасся от силы каждый третий, и в их спасении большую роль сыграла безоговорочная дисциплина. Начнись паника, и обезумевшие люди хлынули бы по хлипкому мосту на волю. Вожжи, крепившие повозки, где порвались бы, где просто развязались, сами повозки расползлись по туману или рухнули от тяжести. На самом деле половцы выстроились в затылок друг другу и за короткое время покинули лагерь, едва не ставший их общей могилой.

У стен Вышгорода не спал тысяцкий Лазарь. Не могли уснуть и собранные им после разгрома Мстислава воины. Зловещий туман, выпущенный стараниями араба Абдула Аль-Хазреда, продолжал пожирать половцев в стане Кобяка. Из ночной тьмы доносились крики жертв, взывающих о помощи.

Аль-Хазред чувствовал себя обиженным. Он не мог понять, чем недовольны русские. Он же сделал так, как они хотели: и от смерти их спас, и врагам отомстил. И загадкой было, почему от него отшатнулись, как от прокаженного, и на лицах русских был даже не страх, его-то понять было бы можно, а отвращение. Но араб свою часть договора выполнил, и он ждал честной расплаты. Заветного «Некрономикона». Аль-Хазред пытался представить рукопись – свиток ли это или кодекс, хотя в любом случае она будет желанней женщины.