Алексей Волков - Командор Петра Великого

В Москву я вернулся не то поздним зимним вечером, не то ранней зимней ночью. Стража пропустила беспрепятственно. Только успевали раздвигать рогатки на заставах. Еще бы! Это простым людям ночные прогулки были запрещены. Этакий вечный комендантский час. Я относился к лицам, для кого законы писаны, а правила – нет.

Дворец Лефорта встретил меня относительной тишиной. В том смысле, что затянувшийся ужин изрядно недотягивал до пира. Играл небольшой оркестр, в зале находилось десятка два гостей, но поедание пищи и беседы шли без кутежа.

Лефорт выглядел значительно хуже, чем несколько дней назад. То краснеющий, то, напротив, бледный, с темными кругами под глазами, явно нуждающийся не в застолье, а в постельном режиме. И все равно сидел из последних сил, явно не желая поддаваться болезни.

– Как ты, Франц? – вопрос был глуповат, но ничего другого на ум не пришло.

– Чуть получше, – улыбнулся тонкими бескровными губами Лефорт. – Последние пару дней было совсем плохо.

Со мной он особенно не притворялся. Уж не знаю почему, обычно я вызываю у людей определенное доверие. Да и поддерживал в конфликтах с царем Лефорт, как правило, меня.

– Я послал за Петровичем. Не знаю, где его найдут, но крепко надеюсь: мешкать он не станет.

– Спасибо, Серж. Мне в самом деле лучше. Знакомый порекомендовал хорошего лекаря. Говорит, не таких ставил на ноги. Вот только пить пытаются запретить.

– Иногда лучше воздержаться, – поддержал я незнакомого эскулапа. – Вино доставляет нам удовольствие, но оно же препятствует порой лечению. Зато по выздоровлению становится гораздо слаще. Жизнь не всегда состоит из одних удовольствий.

– Зачем же тогда жить? – грустно спросил Франц.

На самом деле алкоголиком по нынешним меркам он не был. Бывало, напивался, однако гораздо чаще придерживался меры, когда эйфория еще не переросла в безудержное свинство. Да и помимо приятного времяпровождения занимался многими делами. А для меня главным качеством царского фаворита было его абсолютное бескорыстие. Лефорт мог бы иметь все, что угодно, стоило только даже не шепнуть, а намекнуть царю, на деле же даже дворец являлся собственностью государства.

Это остальные птенцы гнезда Петрова будут запускать в казну загребущие руки. С другой стороны, какой Лефорт птенец? Если уж говорить подобными сравнениями: когда он встал на крыло, Петр ни о каком гнезде еще не думал.

В числе гостей я заметил незнакомого мне мужчину явно южной наружности. Черные волосы, почти такие же глубоко посаженные глаза, то и дело устремляемые в мою сторону, полноватые губы…

Мне мужчина сильно не понравился. При том, что обычно я не сужу о совершенно посторонних людях.

– Кто такой? – Спрашивать у Франца было неудобно. Пришлось улучшить момент и шепнуть вопрос поднесшему очередное блюдо слуге.

Слуги вообще зачастую знают о гостях гораздо больше, чем этим гостям бы хотелось.

– Лекарь из Италии. Джузеппе… – Фамилию слуга запамятовал, да я все равно вряд ли мог слышать ее.

Тогда понятно. Во мне наверняка взыграла обычная нелюбовь к медикам. Толку от этой породы… И в то же время куда от них деться? Сам я никогда не лечусь, организм сам справится там, где медицина бессильна, но помимо болезней существуют раны.

Нет, наш Петрович – нормальный мужик. Не бывает правил без исключений. Я больше о профессии в целом. Профессии, до сих пор отдающей шаманством или шарлатанством. Да и позднее будут сестрички и прочие врачихи женского рода, весьма способствующие исцелению раненых мужиков.

Лицо Лефорта едва заметно скривилось. Франц явно чувствовал себя очень плохо и старался скрыть свой недуг.

На другом конце стола сразу напрягся Джузеппе. Может, зря я на него наговариваю? Вдруг он действительно в чем-то разбирается и старается вылечить своих пациентов, а не просто запустить руку в их кошельки?

Нет, надо все-таки разыскать Петровича! Как будто я мог всецело располагать собой, а наш эскулап являлся заместителем Господа Бога по медицинской части.

Два последующих дня мне пришлось мотаться из полка в полк. Еще хорошо, что стояли они не так далеко друг от друга, хотя, увы, и не в Москве. Когда же на третий день, точнее, уже вечер, я, усталый и опустошенный, добрался до дворца Лефорта, то в одном из коридоров увидел, как несколько человек несут на руках хозяина. Рядом с ними шел Джузеппе и что-то говорил на смеси итальянского с французским.

Я увидел обмякшее лицо царского друга, а затем услышал из уст гостей, что Францу стало настолько плохо, что он потерял сознание прямо за столом.

Пришлось наскоро перекусить, выпить с мороза водки и распорядиться, чтобы запрягали. Беседовать с лекарем о состоянии Франца мне не требовалось. Как ни отрывочны знания по истории, даже в них порой гораздо больше скорби, чем бы того хотелось.

Не мог я, подобно многим, сидеть и ждать конца. Оставалась последняя надежда, пусть иллюзорная, зыбкая, и все же надо было использовать единственный крошечный шанс до конца.

Как оказалось, Петрович где-то разминулся с моим посыльным и ничего не знал. Впрочем, он и вернулся-то в Коломну накануне, буквально пару дней назад, и еще толком не отошел с дороги.

Он срочно сорвался и уже вместе со мной понесся в Москву. Рассуждая по дороге, что сделать он может очень немногое. Вот если бы чуть пораньше, да и то…

Не учли…

Мы прибыли поздней ночью, когда было уже поздно. Дворец напоминал растревоженный муравейник. Носились слуги, офицеры, успел прибыть кое-кто из ближних бояр. Тех, кто успел узнать о случившемся.

Впрочем, кое-кто из узнавших наверняка спокойно завалились спать, дабы потом отговориться неведением. Еще свечку поставили, но не за упокой, а в благодарность за избавление.

Кто всерьез рыдал, а кто глаза слюнил…

На какой-то по счету день из Воронежа примчался Петр. Никуда не заезжая, сразу бросился сюда, припал к ушедшему навеки другу. Глаза царя были красными от сдерживаемых слез.

– Тяжелая утрата, Питер, – в отличие от многих, я был искренен. – Прости. Я хотел привести Петровича, но не успел.

– Спасибо, Сергей, – Петр почти никогда не называл меня по имени. – Он… – говорить дальше самодержец не смог.

Зато с какой ненавистью посмотрел на столпившихся тут бояр, многие из которых давно жаждали смерти царского друга!

И были небывало пышные похороны, когда сам государь шел во главе первой роты Преображенского полка. Прощальные салюты, искреннее и показное горе…

– Какая-то странная смерть, – сказал мне наедине Петрович. – От таких болезней настолько легко не умирают.

– Хочешь сказать, ему помогли? – Мысль напрашивалась сама собой. – Кто?! Новый лекарь?

– Я говорил с ним. Джузеппе божится, что, когда его представили Лефорту, что-то делать было уже поздно. Пока он разобрался… Подозревает какой-то медленный яд, но говорит, что сам он не специалист и вполне может ошибаться. Сообщим?