Андрей Ерпылев - Расколотые небеса

– Что-то они долго возятся, – пробормотал Бежецкий, не отрываясь от мощного морского бинокля.

Нудные переговоры длились больше двух часов, и если бы не особенности северного небосвода, давно стояла бы полная темнота. Но солнце, даже скрывшись за горизонтом, благодаря разошедшимся тучам продолжало милостиво подсвечивать чуть-чуть поле дипломатической брани, готовое в любой момент стать полем настоящего боя. Наконец все формальности были утрясены, но британцы все медлили, и пленник в сопровождении переговорщиков не появлялся на узкой палубе субмарины.

– Может быть, дать предупредительный залп? – полуутвердительно заметил контр-адмирал, вооруженный еще более устрашающих размеров оптическим монстром, чем его спутник. – Чтобы…

– Чтобы англичане открыли ответный огонь и разразилась новая война? Вам, адмирал, похоже, очень хочется, чтобы этот конфликт вошел в историю под вашим именем.

– Бог с вами, генерал… Просто противно ждать. Вечно эти снулые островитяне возятся, как…

Как возятся снулые островитяне, Александру узнать так и не довелось: люк узкой рубки распахнулся, и на палубу выбрались несколько человек. Двое спустились по веревочному штормтрапу в поджидавшую их резиновую моторку, а двое оставшихся синхронно вскинули руки к головным уборам. И когда шлюпка была уже на полпути к русским кораблям, британская субмарина заскользила к выходу из полукольца кораблей, быстро погружаясь в балтийские волны. Через несколько минут в глубине, унося намокшего «Святого Джона», скрылся ее перископ. Инцидент можно было считать исчерпанным.

А моторка уже была под бортом «Новика», и с палубы к ней уже свешивались матросы, держащие наготове трап.

– Эй, на шлюпке! Держите конец! – зычно окликнул сидящих в лодке боцман, и все вокруг Бежецкого облегченно рассмеялись, отпуская соленые морские шуточки и хлопая друг друга по спинам.

Не разделял общего оптимизма только он сам: в отличие от других, для которых приключение благополучно завершилось, ему с близнецом до финиша было еще ох как далеко…

Наконец «виновник торжества» оказался на мостике, и моряки притихли – такого сходства никто и не ожидал. Посторонние друг другу люди такими похожими быть просто не могут. Значит…

– Привет, близнец, – решил не обманывать собравшихся в лучших ожиданиях Александр – пусть уж драма хоть раз в жизни обернется водевилем – протягивая своему «второму я» (или третьему?) ладонь для рукопожатия. – Заставил нас поволноваться, чертяка!

Второй Александр дрогнул лицом, тоже кривовато улыбнулся и, вытащив из кармана мокрого от соленых брызг дождевика что-то непонятное, вложил в протянутую руку Бежецкого.

– Что это? – опешил тот, разглядывая ни на что не похожую пластиковую штуковину ярко-желтого цвета.

– Сувенир! – улыбнулся шире его близнец. – На память об этом приключении. Предохранитель от английской торпеды. Верхом на которой я чуть было ко всем чертям не улетел. Вместе с англичанами.

– Но он тебе, наверное, дорог как память… – попытался вернуть «ценность» обратно генерал, не совсем представляя, что будет делать с пластмассовой блямбой размером с два мужских кулака. Не в шкаф ведь такое уродство ставить!

– Ничего. У меня еще есть! – хлопнул близнец по оттопыривающемуся карману.

– Да он их там вообще без боекомплекта оставил! – хохотнул контр-адмирал, и мостик крейсера вздрогнул от взрыва мужского смеха…

– Кого там черт принес? – угрюмо буркнул Швед, подойдя к двери, в которую кто-то только что «поскребся» условным стуком: три серии по два коротких удара.

Шведом Ивана Скрипицына звали вовсе не по его национальной принадлежности – более типичный образчик славянской породы было еще поискать, – просто первым двуногим существом, которого этот хищник в человеческом обличии отправил на тот свет, был некий представитель Северного Королевства. С тех пор Скрипицын, не брезгующий «мокрухой» и частенько берущийся за сомнительно пахнущие делишки, принял на душу (если вообще была у него душа) немало грехов, но тот первый швед, окрестивший его, все равно незримо стоял у него за плечами.

На Туманном Альбионе и западнее подобные «специалисты ножа и пистолета» именуются красиво и гордо – «киллеры», восточнее Вислы – проще и приземленнее – «смертоубивцами», но сути это не меняет. Тот, для кого кровь людская – как водица, человеком именоваться права не имеет. А потому и обращаться с ним нужно, как со зверем: скрутить и доставить в клетку, а не получится – убить.

Примерно такие мысли бродили в мозгу штаб-ротмистра Рыженко, командира оперативной группы, замершего по другую сторону двери, прижавшись к косяку и держа палец на спусковом крючке укороченного пистолет-пулемета. Ствол «Шквала» упирался в бок Карандашу – мелкой «шестерке», бывшей на побегушках сразу у нескольких воротил преступного мира Санкт-Петербурга. Этакому «чиновнику для особых поручений». Но, несмотря на свой мелкий статус, Карандаш был тем самым пропуском, который открывал очень многие двери столичного дна.

Слух о том, что некие отщепенцы из уголовников, обычно политики чуравшихся как огня, продались иностранным шпионам и творили в Питере такие дела, за которые легко могли ответить многие, облетел криминальный мир города мгновенно. Торчащие из-за сенсации уши «охранки» никого не смущали: знающие люди хорошо понимали, что без толку «подымать волну» жандармы не будут, а значит, дело более чем серьезно. Специально для непонятливых Корпус совместно с полицией провел ряд арестов известных блатных авторитетов, прикрыл несколько притонов, на которые раньше как-то смотрели сквозь пальцы, изъял общак «казанских» – третьей по величине банды из «держащих» город. И некоторая пауза, последовавшая за этими активными действиями, была понята теми, кому сии прозрачные намеки адресовались, правильно.

«Патриотически настроенные» воры в законе, покумекав и справедливо решив, что солидарность с предателями может дорого стоить всему «криминальному сообществу» Санкт-Петербурга, сдали изгоев властям через систему стукачей, функционирующую к обоюдной пользе. И Карандаш был одним из них. Но доверять блатному целиком и полностью офицер не имел права – черт знает, что творится в узенькой прилизанной головенке человечка, с самого рождения бывшего не в ладах с законом?

Пауза затягивалась, и штаб-ротмистр чувствительно ткнул обрезом ствола в тощий бок воришки, заставив того поежиться.

– От Шпалера я, Иван Прокофьевич, – плаксиво зачастил он в ответ. – Маляву он вам прислал, со мной переслал. Не извольте гневаться, что час поздний. Подневольные мы людишки – ходим низенько, от земли не видать…