Александр Абердин - Три года в Соединённых Штатах Америки

Главное ведь всё равно заключалось в том, что наши учёные-физики в этом прекрасно разобрались и теперь гадали, как это преподнести всему миру, а с меня вполне хватало и того, что Бойл, гоняя меня от станка к станку, моими руками изготовил этот гравитационный чудо-конвертор. Хотя конструкторы космической техники довольно сильно изменили как внешний вид космоплана, так и его размеры в сторону увеличения, из-за чего в нём добавилась научная лаборатория длиной в пять метров, ни один из механизмов планёра не изменился. Самой потрясающей, на мой взгляд, была его система торможения. При приближении к аэродрому, на котором космоплан должен был совершить посадку на антигравах, оба его крыла и панель в задней части раскрывались подобно книжке и, поддерживаемый в полёте генераторами антигравитации, расположенными в днище, он резко сбрасывал скорость. В общем-то они просто убрали весь лишний дизайн, который я сдуру нарисовал, и превратили наше с Бойлом творение в простую и надёжную машину, которая после того, как с неё снимут бомбы, будет пахать и пахать в космосе многие десятилетия. Ну, а я ещё раз убедился в том, что чем выше уровень развития науки, тем более простые и надёжные технические решения находят инженеры-конструкторы.

Как-то раз один мой приятель, авиаконструктор, сказал мне, что технологическая документация и все чертежи самолёта «Боинг-747» занимают ровно столько же места, каков объём его фюзеляжа. Технологическая документация на планёр космоплана «Метеор» поместилась в два больших чемодана. Вся. Полностью. Думаю, что в первую очередь из-за того, что он был на восемьдесят процентов изготовлен из поликарбона сверхгорячей закалки имевшего просто невероятную прочность. Поэтому до покраски он имел фиолетово-чёрный цвет и разбить его было чрезвычайно сложно. На этом моя космическая эпопея и вообще труды, связанные с бурным развитием технологий в Советском Союзе закончились. Теперь, когда у меня родился сын, мне предстояло заняться совсем другими делами. Всё, что я сделал для своей страны, пока что являлось строжайшей военной и государственной тайной и потому можно сказать, что КГБ «свирепствовало» в полный рост. Именно поэтому я когда-то и настаивал на том, что из страны нужно вышвырнуть всех ненадёжных и недовольных советским строем людей и их оказалось не так уж и много. Всего вплоть до сегодняшнего дня – пятнадцатое февраля семьдесят второго года, из страны уехало всего четыре миллиона семьсот тысяч человек и я считаю, что это ничтожно малая цифра.

Особенно много людей уезжало из Прибалтики, Грузии, Армении, Азербайджана, Северокавказских республик, Туркмении, Татарии и Украины, в первую очередь западной. Что же, лично я был этому искренне рад, особенно тому, что из нашего города уехали почти все греки и армяне. Не советовал я расстраиваться по этому поводу и Юрию Владимировичу, когда тот схватился за голову, рассказывая мне об этом массовом исходе во время одной из моих командировок в Москву. К тому времени Гея нас уже настолько сблизила, что мы даже перешли с ним на ты. Весело смеясь, я тогда громко воскликнул:

– Юрий Владимирович, да, успокойся ты Бога ради! Нам же по этому поводу только радоваться нужно. Не волнуйся, когда наступит время, не смотря на то, что мы сотрём с карты все границы, эти люди не приедут в свои родные края и не станут никому предъявлять хоть какие-либо претензии. Услышав слово претензии, Андропов возмущённо спросил:

– Какие у них могут быть претензии к нам, Боря? Мы даже тех, кого посадили за хищения социалистической собственности, выпустили из тюрем при условии, что они немедленно уедут куда угодно, хоть в Антарктиду, пасти пингвинов.

Между прочим, когда евреи узнали о том, что они могут в любую минуту покинуть Советский Союз и их даже не станут шмонать на границе – увозите всё, что вы смогли схимичить, только самые оголтелые сионисты и диссиденты скочевали на Запад. Зато множество евреев вместо этого переехало жить в наш город и это именно они скупили у греков все дома в Греческом посёлке, платя им за них чуть ли не три цены. После этого они стали открывать одну за одной по всему краю швейные и обувные фабрики, менять свои сбережения на валюту, выезжать за рубеж, закупать в Западной Европе оборудование и производить отличную продукцию. Очень многим даже разрешили работать с новыми конструкционными материалами, но подписку о неразглашении государственной тайны с них брали такую, что став предпринимателями, ориентированными на экспорт своей продукции, они даже были готовы поступить на службу в КГБ, это, разумеется, шутка, но я не думаю, что кто-нибудь из них стал бы разглашать главный советский секрет. Тем более, что Советский Союзу установил дипломатические отношения с Израилем и стал проводить на Ближнем Востоке куда более гибкую политику.

Мне тоже предстояло в довольно скором времени покинуть Советский Союз, чтобы начать работать на Западе и сделать это я должен буду в начале ноября, чтобы в середине месяца оказаться в порту Трабзон. Поэтому сразу же после рождения сына я начал усиленно к этому готовиться. Двадцатого марта мы развелись с моей королевой по весьма дурно пахнущей причине, она якобы влюбилась в одного писаного красавца, да, к тому же полковника КГБ. Роль этого красавца играл помолодевший до безобразия Виктор Северьянов, который был одного роста и телосложения со мной. Не то чтобы он был уж очень красив, но в должности первого заместителя начальника спецотдела производственного комплекса «Метеор» представлял из себя завидного жениха. Он даже ездил на новеньком, крутейшем «Метеоре-Гамма». Вообще-то Виктор очень старательно изображал меня, а я его и даже время от времени являлся на работу, хотя куда чаще всё же занимался в самой маленькой разведшколе в мире, где на одного курсанта приходилось целых двадцать семь преподавателей. Ночевал я, разумеется, в нашем с Ирочкой доме.

Несколько человек знали о том, что я играю роль Бориса Орлова и среди них были Тонечка, Жорка, Женя, Борька, естественно, мои и Ирочкины родители, тётя Эля, Наташа с Денисом и подполковник Некрасов. Ну, Игорьку и всей его группе, в которую входил Виктор, сам Бог велел знать об этом. Тем более, что ему, Володе Звягинцеву, теперь уже майору, тоже вскоре предстояла длительная командировка сначала в Турцию, потом во Францию, а затем и в Штаты, куда я должен буду в конце концов въехать официально и под своим собственным именем и фамилией. Виктору тоже предстояло выезжать на Запад, а пока что он изображал начавшего спиваться и опускаться Карузо, от которого отвернулись даже его самые лучшие друзья. Зато они все были в восторге от нового Ирочкиного муженька, то есть меня самого в облике Бориса Петровича Орлова тридцати двух лет от роду, весёльчака и рубаху парня. Днём она ещё терпела смазливую физиономию гнусного кэгэбэшного сердцееда, но вечером, когда закрывались двери нашего дома и задёргивались все шторы на окнах, к ней возвращался её Карузо.