Александр Абердин - Три года в Соединённых Штатах Америки

– Да, но это может быть только женщина, которая в обнаженном виде должна сесть на твои колени. Это может быть даже твоя собственная мать или мать твоей жены. Если же ты захочешь скрыть своё лицо под маской, чтобы сохранить своё инкогнито, то твой член должен войти в вагину женщины. Ты уже делал это со своей женой не раз и она знает, насколько более отчётливой становится проекция в таком случае. Улыбнувшись, я поблагодарил контактёров:

– Большое спасибо. Я постараюсь сделать так, чтобы ваша методика стала достоянием всех людей на планете, а не только спецслужб моей страны. Надеюсь, что мы с вами ещё сможем пообщаться? Нам очень приятно с вами беседовать. Ответ меня порадовал:

– Да, такое возможно, но всё зависит от тебя, Борис.

Честно говоря, у меня в этот вечер просто не хватило духа сказать маме о том, что она тоже может увидеть мой компьютер, а это нужно будет обязательно сделать. Хотя бы для того, чтобы она сама могла черпать из Интернета темы для своего творчества, так как в том, что в ней проснулся настоящий модельер, я уже нисколько не сомневался. Мы легли в постель и в эту ночь просто спали крепко обнявшись. Нам было как-то неловко заниматься любовью в то время, как Ирочкины родители спят беспробудным сном. В субботу, за завтраком, а завтракали мы втроем, поскольку пожалели Николая и Делю, на которых навалилась жуткая слабость, а потому мама и Ирочка покормили их прямо в постели, буквально с ложечки и аппетит у них был просто волчий. За завтраком Ира рассказала маме о нашем вчерашнем разговоре с контактёрами. Полдня, пока я занимался чертежами и эскизами мототехники, она ходила сама не своя, а после обеда отважилась на этот невиданный эксперимент.

Он проходил в моём кабинете в присутствии отца и Ирочки. Я разделся, сел за стол, зажмурил глаза и когда мама села ко мне на колени, представил себе, что это не мама, а огромная лягушка и, вообще, глаз больше не открывал и всем остальным занималась Ирочка. Она объяснила маме, как пользоваться мышкой, как работать на компьютере, а я вскоре уткнулся носом маме в затылок, сначала задремал, а потом и вовсе уснул. Проснулся я уже вечером от того, что мама встала с моих коленей и вышла из кабинета, изрисовав целых два альбома. С того момента она довольно часто приходила ко мне в кабинет, чтобы посидеть пару часов за компьютером и я, глядя на монитор через её плечо, иногда даже подсказывал ей, на какие сайты ещё можно заглянуть, но частенько слышал в ответ: – «Ой, Боря, лучше спи.»

Во вторник я разблокировал Ирочкиных родителей, но сначала капитана Звягинцева, над которым сразу же стали измываться врачи. Володя, пожав мне руку, сказал: – «Боря, спасибо, ещё никогда в жизни я так классно не лежал в госпитале.» Володя был одного возраста с Игорем и выглядел даже моложе своих тридцати двух лет, а потому по нему было не так сразу заметно, что он весь из себя помолодевши. Зато это сразу же бросалось в глаза, ещё двое суток назад, когда я заглянул утром в спальную родителей Ирочки и посмотрел на её отца. У него даже седины поубавилось, а вот когда я снял с них блокировку, то просто офигел, снова увидев свою тёщу в купальнике. Это была, практически, вторая Ирочка. Ну, её родителям мы не стали ни о чём рассказывать. Мало ли что. Как только они, сбросив минимум по десятку лет, окончательно пришли в себя, то с громким смехом моментально выставили нас из комнаты. Ну, мне-то что, мне нужно было срочно возвращаться на работу, а вот что делали мама с Ирочкой, остаётся вопросом. Зато я знал, что уже вечером мне предстоит погрузить в целительный сон Эльвиру Михайловну, которая была на пятнадцать лет старше своей сестры.

Через восемь суток я разблокировал остальных своих пациентов и уже через пару часов выяснилось, что хирурги им уже больше не нужны. Эльвире Михайловне, взявшей больничный и тоже сильно помолодевшей за четыре дня, предстояло лежать в постели ещё сутки и как она будет объяснять свой цветущий внешний вид, я не имел никакого понятия. Заодно я поговорил с генералом Гириным и задал ему прямой и ясный вопрос:

– Товарищ генерал, вы собираетесь всё засекретить или же этот древний китайский трактат станет достоянием всего Человечества? Поймите, для меня это очень важно. Генерал одарил меня нелестным взглядом и спросил:

– Парень, ты что же, считаешь меня ублюдком, каким-то фашистом? – Улыбнувшись, он сказал – Успокойся, Борис, иероглифами на твоих рисунках сейчас занимаются китаисты и уже очень скоро в Москве состоится международный медицинский симпозиум. Поверь, парень, я сумею сделать так, что ни один человек не сумеет узнать, от кого был получен перевод трактата на английский язык. Это КГБ, друг мой, и у нас имеются свои собственные негласные правила. Даже начальник краевого УКГБ ни о чём не догадывается, а все твои пациенты… В общем они болтать не будут, как и мои подчинённые. Так что доверься мне, старому военному врачу. Я ведь, мальчик мой, ещё в Первую Мировую фельдшером был, начиная с пятнадцатого года, когда мне исполнилось всего шестнадцать, я ведь сын уездного врача, причём потомственного. Все Гирины хотя и дворянского рода, но целых семь поколений посвятили всю свою жизнь медицине и работали в маленьких городках и сёлах.

Семнадцатого, вечером, мы выехали в Москву. Разумеется, на нашей «Волге». Вместе со мной в машине сидели моя королева, её родители и отец. Мама осталась дома одна и поскольку была полна новых идей, то была только рада тому, что наконец-то она сможет спокойно поработать. Между тем нам троим, мне, отцу и Ирочке, предстояло выступить в гонках. Из всех мотогонщиков, набранных в команду, а их было шестеро, только двое могли показывать более или менее приличное время, но ездить на скорости свыше ста пятидесяти километров отваживался только один Пётр, но это была просто смешная скорость. Зато очень быстро освоил езду на супербайке Игорь, но всё только потому, что он гонял на спортивных мотоциклах в Канаде. Правда, ему было нельзя выступать за команду «Метеоры Юга». Ну, для мотогонщиков это была только проба пера, так что к сезону будущего года ребята ещё успеют подготовиться, но нам всё равно придётся выступить в гонках и лично я не собирался уступать пальму первенства даже Ирочке, не говоря уже об отце, хотя они ездили уже очень прилично иногда преодолевали скорость в двести километров, после чего прыгали и кричали от радости.

Зато я несколько раз показывал всем, как нужно падать с мотоцикла, а также вместе с мотоциклом. Все четырем моих падения оказались успешными, даже гоночный комбинезон не пострадал. Делал я это исключительно для того, чтобы вселить в мотогонщиков уверенность. Вообще-то падать было больно. Ну, да, чего не сделаешь для блага родной команды, которая впервые ехала в столицу нашей Родины, Союза Советских Социалистических Республик. В путь выехали пять небольших автовозов, два открытых, с гоночными машинами «Москвич-Метеор», и три закрытых, а попросту три фуры, в которых стояли крепко принайтованные к полу четыре супербайка, четыре дорожника и два трайка, один гражданской, а второй военной модели. Оба выглядели, как носороги, и оба были двухместными, вот только гражданский с мягкими креслами и огромным багажником.