Владимир Контровский - Мы вращаем Землю! Остановившие Зло

— Забирай своего зверя, лейтенант. Но уговор — не попадайся мне на глаза со своим конем.

С тех пор Васька и Павел были неразлучны, вот только ни человек, ни конь не знали, что роковая пуля, предназначенная красавцу-рысаку, уже заправлена в снаряженную ленту немецкого МГ, и что жить Ваське осталось совсем недолго…

Двести восемьдесят шестая стрелковая дивизия, в состав которой входил артполк, высадилась в районе станции Назия и шла в сторону Мги, навстречу немецкому танковому клину, стальным зубилом продвигавшемуся к Ладожскому озеру.

К вечеру батарея остановилась на полянке в небольшом лесочке. Полянка была вздыблена маленькой высоткой, с которой отлично просматривалась единственная дорога, бурой змеей уходившая к фронту. Кругом — бескрайний лес, по обочинам дороги — болото.

«Вот тут они и завязнут, — подумал Павел, оглядывая позицию. — Хорошее место. И елочка вон та пушистая, у дороги, в самый раз — отличный ориентир. Так и порешим…».

Темнеющее небо на западе подкрашивалось багровым, и лейтенанту Дементьеву вдруг почудилось, что он когда-то уже видел такое зарево, пожирающее родную землю. Но где и когда — этого он вспомнить не мог.

— Командуй тут, лейтенант, — командир батареи, старший лейтенант Веселов, описал рукой широкий полукруг. — А я с взводом управления пойду вперед, эн-пэ устрою. К утру чтоб все у тебя было готово к открытию огня, понял?

— Так точно, товарищ командир.

С самого начала Дементьев был назначен в 1-ю батарею командиров огневого взвода, но потом выяснилось, что кадровых офицеров в батарее всего двое — он да Веселов, — и тогда комбат сделал перестановку: своего заместителя Речкова, пожилого лейтенанта запаса, явно не тянувшего этот воз, поставил на взвод, а Павла назначил замом. Приглядевшись к Павлу, Веселов понял, что тот в пушках разбирается — как-никак, за плечами Дементьева был не только год ЛАУ, но и три года артиллерийской спецшколы. И потому Веселов оставлял на него батарею — сейчас, когда на них шли немецкие танки.

Солдаты работали всю ночь, прислушиваясь к гулу канонады, и к утру отрыли окопы для пушек и ровики для людей. Лошадей отвели в укрытия, метров за четыреста от огневой; возле орудий горками выложили снаряды, заботливо протертые ветошью.

И пришел рассвет. Несмело пискнула какая-то птаха, дробной очередью простучал в лесу дятел.

— Вот чертяка, — крякнул ездовой Тимофеев, вытирая потный лоб, — как из автомата садит. Я уж было подумал, — он криво улыбнулся, — парашютисты немецкие на нашу голову.

— Каркай больше, старый, — отозвался кто-то из бойцов, — накаркаешь.

Из низин ползли струи белого тумана, размывая силуэты деревьев. Раздвинув ветви маскировки, Павел посмотрел на темную ленту дороги. Все было тихо — пока…

Хотелось спать. Батарейцы прикорнули прямо у орудий на разостланных шинелях. Дементьев, поеживаясь от утреннего холодка, еще раз оглядел позицию, доложил на НП о готовности батареи и уже примерялся, где бы устроиться передохнуть, но зуммер полевого телефона распорядился по-своему.

«Противник пошел в наступление, — сообщил голос комбата на том конце провода. — Неподвижный заградительный огонь один, четыре снаряда, беглый, огонь!».

Четыре орудия выплюнули первые снаряды, взрыв сошниками мягкую землю. По ушам хлестнула невидимая плеть: «УСВ» — семидесятишестимиллиметровые дивизионные пушки, принятые на вооружение перед самой войной, — били резко и звонко.

Орудийный грохот густел. Там, впереди, за стеной леса, было жарко — не прошло и получаса, как Веселов приказал Дементьеву отправить к нему одно орудие для стрельбы прямой наводкой по прорвавшимся танкам. Артиллеристы сноровисто подцепили к пушке передок и шестерку лошадей, прядавших ушами при каждом выстреле, и орудие покатилось по дороге.

«Лучший расчет батареи, — подумал Павел, провожая взглядом упряжку, — жаль». Он не мог сказать, почему ему пришло в голову именно это слово — молодой лейтенант не мог знать, что всего через полтора часа его орудие номер один сожжет два немецких танка и погибнет вместе со всем расчетом под гусеницами третьего…

А потом оборвалась связь — эбонитовая трубка телефона безмолвствовала. К счастью, лейтенант Графов, однокашник Павла и командир второй батареи, стоявшей в километре от первой, прислал связного с приказом командира дивизиона: встретить танки, прорвавшие нашу оборону и двигавшиеся к нам в тыл.

Связь с НП восстановить не удалось — посланный связист не вернулся. Дементьев поставил три оставшиеся у него орудия на прямую наводку, и тут на дороге появились люди, которых становилось все больше и больше. Но это были не немцы — по дороге в беспорядке отходила наша потрепанная пехота. Катились в тыл хозяйственные повозки с перепуганными возницами, полевые кухни, санитарные двуколки с ранеными, поодиночке и небольшими группами тянулись отступавшие солдаты. По угрюмым лицам своих солдат лейтенант понял, что этот всеобщий драп действует им на нервы, и все-таки бойцы стояли у орудий и ждали приказа — его приказа.

К полудню поток отступавших иссяк. Немцы не появлялись, только гремели далекие — пока? — разрывы бомб и снарядов. Солнце палило вовсю, раскаляя небесную синь бабьего лета — не верилось, что под таким небом люди могут беспощадно убивать друг друга.

Канонада оборвалась, и в наступившей тишине Павел услышал шум моторов. «Танки — вот и дождались» — подумал он и вдруг услышал сознанием произнесенное непонятно кем: «Зло явилось — идите, и остановите его!». Лейтенанта Павла Дементьева обдало холодом, но холодок страха быстро превратился в холодную бойцовскую злость: «Остановим».

Первым из-за поворота дороги показался пятнистый броневичок. Покрутил башенкой, поводил пулеметным стволом, принюхиваясь, и сыпанул длинной очередью, прощупывая притихший лес. Лейтенант ждал, ждали и его бойцы, присевшие за орудийными щитами.

Не обнаружив ничего подозрительного, броневичок двинулся вперед, поравнялся с приметной елочкой, и…

— Огонь! — выдохнул Дементьев свою первую в жизни не учебную команду и рубанул ладонью воздух.

Триста метров — для дивизионных пушек это стрельба в упор. Броневик подпрыгнул, словно козел, получивший между рогов поленом, — в босоногом деревенском детстве видел Павел как-то раз такую картину, — встал поперек дороги и загорелся, выбросив в синее небо маслянистый шлейф черного дыма.

— Первый… — прошептал Павел, ощущая внутри себя пружинящую уверенность, гибкую и прочную, словно упругая сталь боевого меча. У него, лейтенанта Красной Армии Дементьева, было оружие, он умел им пользоваться, и поэтому железные звери, приползшие сюда от западной границы, топча разлапистыми гусеницами его землю, дальше не пройдут: они останутся здесь — гнить, ржаветь и рассыпаться трухой.