Владимир Контровский - Мы вращаем Землю! Остановившие Зло

…Это была настоящая фронтовая мужская дружба, а не та пошленькая голубоватая, что бледной поганкой проросла на сытом и гнилом болоте конца века двадцатого и начала века двадцать первого, когда слишком многие мужчины перестали быть мужчинами…

Через полчаса Дементьев уже осваивался на новом месте службы.

— Георгий Николаевич Прошкин, — сказал Гиленков, знакомя Павла с замполитом. — Он в курсе всех дел, так что поможет. А матчасть ты и сам освоишь не хуже знакомых тебе семидесятишестимиллиметровых — ты же у нас артиллерист! А я поехал обратно — Дремов привык, чтобы я все время был с ним рядом. Ну, бывай!

И тут же исчез, словно по волшебству.

— Пойдемте, капитан, — произнес комиссар, не слишком приветливо, как показалось Дементьеву, изучая нового начальника штаба, — познакомлю вас с личным составом.

Представив Дементьева бойцам, Прошкин произнес перед строем короткую речь:

— Мы должны в любой обстановке беречь наши боевые машины. Если какой-нибудь разгильдяй, это касается прежде всего водителей, загонит машину в яму или кювет, выведет ее из строя, я лично набью ему морду, и жалобы потом политотдел принимать не будет. Я понятно говорю?

«Будем считать, что политико-воспитательная работа проведена» — подумал Павел и отдал приказ начать движение: дивизиону надо было догонять ушедшую вперед бригаду.

Польша, куда Первая танковая вошла двадцатого июля, стала для Павла Дементьева первой настоящей заграницей. Многое казалось ему здесь необычным и непривычным: крепкие поселки (обязательно с каменными домами), солидные хозяйственные постройки для скота, амбары для зерна, навесы для разнообразной сельскохозяйственной техники. Глаз его поневоле задерживался на ухоженных огородах и садах, на причудливых беседках и верандах, густо увитых плющом и диким виноградом, на дорожках, заботливо и аккуратно посыпанных песком или каменной крошкой, на ладных кирпичных заборах с массивными железными воротами. И сам Павел, и другие офицеры сравнивали все это великолепие с тем, что они видели в родных деревнях, и часто сравнение это было явно не в пользу «страны победившего социализма».

«Наверно, — думал Дементьев, — точно так же смотрели на Европу русские офицеры армии Кутузова, будущие декабристы, гнавшие на запад войска Наполеона. Им, как и нам, тоже многое было в диковинку. Ничего, после войны наша жизнь обязательно станет лучше, а сейчас главное — добить врага».

Но если польский антураж и был привлекательнее украинского, то об обстановке в Польше этого сказать было нельзя: националистическая каша здесь была солонее и заварена куда круче. Армия Людова была союзницей советских войск, а отряды Армии Крайовой, поддерживавшие эмигрантское правительство Миколайчика, сидевшее в далеком Лондоне, воевали и против немцев, и против русских. И были еще «Народовы силы збройны», сильно напоминавшие махновцев или «зеленых», были «батальоны хлопски», и прятались по лесам разношерстные вооруженные группы без определенной политической ориентации — эти походили на средневековые шайки наемников, служивших мелкопоместным шляхтичам, что кичились властью над одним отдельно взятым уездом, а то и вовсе на самых обыкновенных разбойников. Их разоружали и отпускали на все четыре стороны, не зная, что с ними делать.

— Паршивый народец эти поляки, — злился Прошкин, — запросто могут продать, пойти на сделку с кем угодно. Сегодня с нами сотрудничают, а завтра будут стрелять нам в спину.

И Дементьев, хоть и был против деления народов на «паршивых» и «не паршивых», с ним соглашался: гитлеровцы сражались отчаянно, а тут еще приходится оглядываться, чтобы не получить пулю в спину от тех, кто еще вчера улыбался и приветствовал Красную Армию.

Давали о себя знать и оуновцы, отступившие в Польшу вместе с немцами. Но участь их в итоге оказалась незавидной: спасая от окружения свою Львовскую группировку, немцы бросили на убой украинскую дивизию СС «Галичина», подставив ее под удар наступавших советских войск. Дивизия эта была в полном смысле слова перемолота нашей артиллерией, авиацией и танками под Бродами, Белым Камнем, Бельзецем: из одиннадцати тысяч человек ее личного состава в живых осталось не более трех тысяч, по большей части взятых в плен.

…Наступление продолжалось. Двадцать второго июля восьмой гвардейский корпус вышел к реке Сан и начал ее форсирование, ломая ожесточенное сопротивление немцев.

Со своими новыми служебными обязанностями начальника штаба дивизиона «РС» Дементьев освоился быстро — с «катюшами» он был уже теоретически знаком, — но в первый же день его пребывания в новой должности все-таки произошел неприятный инцидент.

…Дивизион двигался походной колонной, догоняя танки, вырвавшиеся далеко вперед. Сплошной линии фронта впереди не было: немцы большими группами отходили на запад, и меньше всего Дементьеву хотелось нарваться на такой «блуждающий котел».

К вечеру добрались до небольшого леса и остановились, выслав вперед разведку. Подождав, двинулись дальше, но не пройдя и километра, услышали впереди пулеметные очереди и ружейную стрельбу.

— Капитан, — потребовал Прошкин, — разворачивай дивизион и давай залп. Немцы в лесу!

«Обстановка не ясна, — лихорадочно думал Дементьев. — Здесь недавно прошли наши танки, да и наша разведка противника не обнаружила. Нельзя палить в белый свет — а вдруг влепим по своим? Видел я, что остается после залпа гвардейских минометов».

— Не тяни, капитан, — настаивал комиссар, — а то это плохо кончится! Соображаешь, что будет, если немцы прорвутся к нашим машинам?

Сообразить было нетрудно, к тому же Павел знал, что немцы за уничтожение или захват «катюши» дают железный крест. Дементьев прекрасно понимал всю свалившуюся на него ответственность, и все-таки колебался. Связываться с Гиленковым было уже некогда — дорога каждая минута, — и Павел скрепя сердце согласился.

— Под вашу личную ответственность, товарищ майор, — сказал он, — вы здесь старший по званию. Но не всем дивизионом, а только одной машиной, этого хватит.

После залпа в лесу мигом все стихло, а через некоторое время оттуда стали выходить мотострелки родной бригады, прочесывавшие лес. Глядя на них, Дементьев испытал острое желание придушить на месте чересчур ретивого политрука и клял себя за мягкотелость. К счастью, реактивные мины легли в стороне — потерь среди пехотинцев не было. А вторым плюсом было то, что Прошкин никогда больше не вмешивался в распоряжения начальника штаба дивизиона, предпочитая не брать на себя чужую ответственность.

Разрушительная мощь «РС» была куда большей, чем у дивизионных пушек «ЗИС-3», и поэтому Павел всякий раз предельно тщательно готовил данные для стрельбы. А стрелять приходилось часто: Дремов то и дело пускал в ход свой излюбленный «резерв», сокрушая «катюшами» очередной крепкий орешек немецкой обороны. Методика было отлаженной: Гиленков неотлучно находился при штабе Дремова, куда стекалась вся свежая информация о положении дел в полосе наступления корпуса, и стоило только танкистам или мотострелкам где-то споткнуться, как Дремов тут же требовал от Юрия удара «РС». Гиленков связывался с Дементьевым, ставил задачу, сообщал координаты и характеристику цели, советовал, откуда лучше произвести залп и сколькими установками. Он же отслеживал и расположение наших частей и немедленно наносил его на карту во избежание удара по своим. Осторожность была совсем нелишней: стремительно наступавшая армия Катукова оставляла за собой «слоеный пирог», в котором наши части перемешались с отступавшими немецкими частями.