Владимир Контровский - Мы вращаем Землю! Остановившие Зло

— Слушаю-с, ваше сиятельство!

«Эка встрепенулся, — подумал Салтыков, провожая подполковника взглядом, — ровно кречет охотничий…».

Когда вологодцы ринулись на пруссаков, апшеронцы зашевелились-заволновались. Чутье солдатское, обостренное многочасовым боем, подсказывало им — вот-вот, и они тоже бросятся на врага. Полк напоминал кучу пересушенной соломы, ждущей только искры, чтоб вспыхнуть ярким огнем-пламенем.

«Не бежит, а летит, ровно птица хищная, — подумал Воднев, заметив стремительного худощавого подполковника и узнав в нем того самого офицера, который так удивлял своим поведением апшеронцев при постройке большой батареи. — Ну, будет сейчас дело…»

«Куда ему с таким брюхом на пруссаков!» — подумал на бегу подполковник, глядя на тучного полкового командира, восседавшего на барабане и поднявшегося с него только при появлении штаб-офицера. И тогда он выхватил шпагу, вскинул ее высоко, поймав острием ярко сверкнувший солнечный зайчик, и выкрикнул звеняще-пронзительно:

— За мной, ребята!

Ответом ему было дружное «ура» и слитный топот сотен солдатских ног.

…Над его головой пели пули, а он бежал вниз по склону Большого Шпица, бежал легко и стремительно, и на бледных щеках его горел румянец боевого азарта. Подполковнику не было страшно — есть, как ни странно, люди, созданные для войны и не находящие себе места в жизни мирной. И был этот бой боевым крещением человека, вся дальнейшая жизнь которого прошла в походах и победных битвах…

— Ваше высокоблагородие, да бросьте вы этот вертел! — услышал он за спиной. — На нем курей жарить, а не на пруссака с ним идтить! Пропадете вы с ним ни за грош — возьмите лучше ружье!

— Спасибо, братец, — подполковник сунул шпагу в ножны и принял тяжелую фузею со штыком, поданную ему старым капралом. — Вперед, ребята!

А впереди лязгало, хряскало, вопило истошно — вологодцы схлестнулись с солдатами короля Фридриха. Прусские гренадеры, рослые и плотные, отбивались отчаянно, но русские мушкатеры, распаленные боем, словно лихой кулачной дракой, настырно лезли на них со всех сторон.

Подполковник с разбегу перепрыгнул кочку, увенчанную невысоким кустиком, и тут же увидел перед собой черную фигуру пруссака — на голову выше него. «Велика фигура, да дура» — успел подумать Суворов, ловко всаживая штык в прусский мундир. Гренадер грузно завалился, выворачивая из рук подполковника фузею. Суворов чуть повернулся и перехватил ружье, торопясь вытащить штык, застрявший в теле поверженного врага, и заметил краем глаза черную тень, метнувшуюся из-за кустов. Саженного роста прусский гренадер летел на него черным вороном, выставив вперед острое жало штыка.

«Конец!» — молнией вспыхнуло в сознании.

Но пруссак, не добежав до подполковника всего пару шагов, вдруг словно споткнулся и повалился лицом вниз, а на его месте появился совсем еще молодой русский мушкатер, деловито выдернувший штык из гренадерской спины.

…Это была победа. Одни пруссаки бежали вниз, к тем прудам, через которые они шли утром; другие, спасаясь от русских штыков, лезли на Мельничную гору. Мюльберг кишел черными мундирами, но это была уже не армия, а толпа. Русская картечь рвала эту толпу, и пруссаки не выдержали и побежали вниз, к болотистым берегам Гюнера, оставляя позиции, взятые ими еще днем. Русские сидели на плечах бегущего неприятеля — эндшпиль оказался совсем не таким, на который рассчитывал «Фридрих дер Гроссе».

«Непобедимая» прусская армия рассеялась, как дым под сильным порывом ветра — ветра с востока, — оставив под Кунерсдорфом сто семьдесят пушек, двадцать шесть знамен и шляпу короля. Поражение было полным: армия перестала существовать, и король, передав под начало генерала Финка жалкие три тысячи солдат, оставшихся от былых сорока восьми тысяч, написал в Берлин: «Я передаю ему армию, которая не в силах бороться с русскими. Все потеряно, спасайте двор и архивы!».

…Первого августа тысяча семьсот пятьдесят девятого года мушкатер-апшеронец Василий Воднев еще не знал имени спасенного им офицера в чине полполковника. Это имя — Александр Васильевич Суворов — он узнал позже, сражаясь под началом этого человека при Козлуджи, Фокшанах, Рымнике, Измаиле, Треббии, Нови. И не знал Василий Воднев, что сражаться он будет еще долгих сорок лет, и что смерть свою встретит на скользкой тропе альпийского перевала Сен-Готард — оступится и сорвется в каменную пропасть. И еще не знал Василий, крестьянский сын, — и не мог знать, — что через без малого двести лет он — точнее, не совсем он, — вернется под Кунерсдорф, и будет глядеть на его поля и холмы, пораженный ощущением уже виденного когда-то.

— О чем задумался, Вася? — повторил Дементьев.

— Виноват, товарищ капитан, — Полеводин поправил на плече автомат и сдвинул на затылок шапку. — Чертовщина какая-то померещилась — пушки старинные, конница, солдаты в треуголках… И бывает же такое — вроде как выпил, хотя вроде и не пил.

— Бывает, — согласился Павел.

И усмехнулся.

…Несмотря на туманную дымку, город хорошо просматривался с высот восточного берега Одера — до него было не больше двух-трех километров. Город Франкфурт, крупный промышленный центр, жил своей обычной жизнью, словно не замечая войны, которая уже стояла у самого его порога, — по улицам двигались трамваи, шли люди, работали магазины, дымили трубы заводов. Город еще не знал, что с противоположного берега Одера на него смотрят в бинокли трое русских офицеров: полковник Темник, майор Гиленков и капитан Дементьев.

«О штурме Франкфурта, понятное дело, не может быть речи, — думал Павел, — у нас просто-напросто не хватит сил ни взять, ни удержать такой большой город. И войск здесь у немцев наверняка не взвод, не рота и не батальон, и даже не полк, а поболе. А у нас горючее на исходе, да и боеприпасов кот наплакал. Свою задачу мы выполнили — до Одера дошли, плацдарм захватили. Дело за малым — дождаться подхода главных сил корпуса. Только вот, похоже, это малое дело может оказаться совсем не простым…».

Ночь с первого на второе февраля прошла спокойно — немцы, по всей вероятности, еще не знали о прорыве русских танков к восточному берегу Одера. Но полковник Темник не постеснялся заявить им о своем прибытии: разведка доложила, что поблизости обнаружен немецкий аэродром, и командир передового отряда направил туда танки. Танкисты сожгли несколько самолетов; немцы всполошились и пустили в ход артиллерию, которой оказалось много — батальон Бочковского потерял два танка.