Алексей Борисов - Смоленское направление 2

Новгородское ополчение без особых проблем подошло к Суйде, где разместилась ставка Александра. Отсюда было запланировано начать движение после двухдневного отдыха. Дружинники выгребли все запасы продовольствия у местных жителей, но те, особо не роптали. Вроде, освободители пришли, как не поделиться? Правда, и радости не выказывали, ибо освобождать было не от кого. Единственный немец, проживающий в деревне – был ливонским дезертиром. Три года уже как состоял в браке с местной вдовой, успел наплодить двух ребятишек и, по мнению сельчан, был прекрасным хозяином, да и просто хорошим человеком.

На совете было принято решение идти двумя колонами. Князь с основным войском должен был двигаться по направлению к Вздылицам, а оттуда к Замошью, после чего по замёрзшему руслу Копорки выйти к замку и начать осаду, перекрывая возможную помощь с Юга. Пахому Ильичу предстояла задача посложнее. После того, как у Вздылиц армия разделялась, Ильич шёл на Дяглино, выбивал оттуда скудный гарнизон из десяти орденцев, захватывал Кипень, за ним Дятлицы, Гостилицы и поворачивал к Копорью, тем самым завершая окружение. Если бы удалось точно установить численность гарнизона неприятеля, то новгородцы сразу бы рванули напрямик. Так как после неудачного похода Хайнрика, немцев осталось с гулькин нос. Но Северная Русь всегда славилась расчётливостью, а упустить возможность обогатиться с освобождённых деревень – не понял бы никто.

– Ну что, Лексей, в путь? – Пахом недавно закончил завтракать и лепил снежок, собираясь запустить его в Гаврилу Алексича, который за минуту до этого обкидал снегом Ильича.

– Мы со Снорькой вперёд пойдём. Мало ли что.

– То да …, разведка завсегда нужна. Парамона с собой возьмите. Хоть и старый хрыч, а немца за версту чует.

– Раз советуешь, то пусть идёт с нами. – Я развернулся и зашагал к лошади, которую уже оседлал Снорри.

– Ой, чуть не забыл. – Бросил Пахом вдогонку. – Там это … кабанчика если повстречаешь, али косулю, но лучше кабанчика.

Пришлось кивнуть головой, от свежего мяса я бы и сам не отказался. За два дня отдыха, в окрестных лесах пропали даже зайцы, не говоря о крупной дичи.

Помимо сложностей с продовольствием, среди ополченцев появилась мода обменивать полученные для похода доспехи на предметы быта. И если воин, ни за какие коврижки не уступит свою кольчугу, то несознательные горожане, решив, что вышли на прогулку отдавали выданное обмундирование за какие-то цацки, в виде золотых височных колец. Кто-то сменял каску на барана, топор на янтарные бусы. Таких набралось семь человек. Ильич приказал прилюдно выставить коммерсантов перед строем, назвал сумму долга и отправил в обоз, без права доли в добыче.

За время, отведённое на отдых, успели сколотить гвардию из тридцати человек. Это были в основном бывшие ушкуйники, или люди, успевшие повоевать. В их задачу входило охрана санок с боярами во время перехода и полицейские функции, когда войско становилась лагерем.

Ополченцы погрузили на санки свои вещи, приватизированное за время похода имущество, после чего, неспешно покинули гостеприимную Суйду. Местные жители возблагодарили Бога, что рать спешила и не стала задерживаться ещё на несколько дней, иначе бы зиму не пережили. Нетронутым осталось только посевное зерно и стадо из шести коров. Однако, деревни дававшие приют во время похода, если они не находились на вражеской территории, освобождались от всех видов податей на будущий год. Так что момент вынужденного разорения был палкой о двух концах.

В Дяглино мы впервые встретились с религиозными фанатиками. Село обороняли садисты и насильники из Польши, под предводительством обезумевшего монаха. За год оккупации, они умудрились ополовинить население деревни, замучить и сжечь почти всех мужчин. В построенной кривоватой часовне, изувер в рясе нёс слово божье, а после проповедей, под страхом смерти, мерзавцы издевались над женщинам и детьми. Большего запустения мне не приходилось видеть ни в одном месте, даже небо было свинцово-серым из-за туч и казалось, что солнце забыло согревать своими лучами эту землю. Когда-то, читая про Жемайтийские сёла Путеники и Юнигенды, где крестоносцы вырезали даже младенцев, я старался представить, что там могло остаться, теперь, это можно было увидеть своими глазами.

Когда к одиннадцати часам наша троица вышла к посёлку, Снорька заметил одинокую женщину, с вязанкой хвороста за спиной и подъехал к ней. Женщина еле передвигала ноги и останавливалась передохнуть через каждые десять шагов. Пронизывающий ветер буквально валил её с ног.

– Красавица! Немцы есть в деревне?

– Господи! Ангел спустился с небес. – Успела произнести женщина и свалилась на снег, потеряв сознание, приняв Снорри, одетого в белую накидку и с такого же цвета попоной на лошади за посланца свыше.

– Вот тебе раз. – Свей соскочил с лошади и растёр лицо упавшей снегом.

Спустя минуту, дяглинка пришла в себя. Снорька отрезал маленький кусочек сала от своего пайка и вложил в рот женщине. Кожа и кости, даже венки видны на исхудавшем лице, и только текущие слёзы из глаз, говорили – в теле ещё теплится жизнь. Хурстут* был перепачкан кровью и аккуратно зашит в нескольких местах. Видимо носовое кровотечение было частым, раз заштопать порванную одежду времени хватило, а отстирать – нет. (несшитая юбка, одевалась поверх рубахи)* примечание автора

– Как звать тебя? – Спросил у женщины, давая ей таблетку глюкозы. – Разжуй и проглоти, это предаст сил.

– Suuгot**.– Прозвучало в ответ на странной смеси финно-угорского языка. Специалист бы опознал явную примесь ижорского диалекта, так что, разговаривать с ней мог только Снорька. (Спасибо).**

Разжевав сладкую таблетку глюкозы, женщина окончательно пришла в себя. Звали её Лауха какая-то. Снорри так и не смог перевести её полное имя, пояснив, что дано оно по названию зверушки с мягкой шерсткой, о котором свей, только слышал, но никогда не видел, да и понимает он её с пятого на десятое. Девушке было восемнадцать лет, дом, где она жила находился на окраине и кроме матери и старшей сестры никого в живых не осталось. Я начертил на снегу крест и тыкнул в рисунок кончиком сабли, попытался узнать, где обитает неприятель, прося объяснить хотя бы жестами.

– Хрестос. – Произнесла Лауха с ненавистью и показала рукой в сторону деревни.

Збигнев Бжезинский доедал свою похлёбку из сваренного зайца, обмакивая сухарь в варево. По плохо выбритому подбородку текли слюни, но это, ни сколько не беспокоило монаха. Перед ним на коленях стояла маленькая девочка, голодными глазами посматривавшая на еду и просила на своём языке, оставить хотя бы одну косточку.