Богдан Сушинский - Субмарины уходят в вечность

– Как адъютант я обязан разделить судьбу своего командира, – довольно спокойно ответил отпрыск древнего прусского военно-аристократического рода.

– Это будет несложно. Правда, вряд ли ваше геройство будет оценено.

– Когда перед оккупацией Чехословакии некоторые фельдмаршалы и генералы пытались здесь, на совещании в ставке «Бергхоф», сдерживать фюрера, мой отец, генерал Вальтер фон Браухич, произнес фразу, которая сломила их упрямство и нерешительность, а затем стала нашим родовым девизом: «Я – солдат, – сказал он. – И мой долг – повиноваться!»

– Хорошие солдаты, осознающие свой долг, в этих камерах не сидят, а сражаются за Германию, – возразил Франк.

– Это вы о себе, оберштурмбаннфюрер? – саркастически поинтересовался полковник, которого стали раздражать откровения Франка.

– Кроме того, ни для кого не секрет, что ваш отец был убежденным монархистом. Кому не известно, что воспитывался он при императорском дворе и почти всю свою юность провел в роли пажа императрицы?

– Фельдмаршал фон Браухич всегда гордился своим аристократизмом и своей приближенностью к императорскому двору.

Как, впрочем, и мой дед, генерал кавалерии его императорского величества.

Бравирование аристократизмом рода Браухичей, к которому прибег полковник, оказалось явным перебором, переполнившим чашу терпения оберштурмбаннфюрера.

– Что касается меня, то я всегда презирал аристократов и всегда поддерживал в этом фюрера, который их тоже презирает.

– Это не делает вам чести.

– И фюреру – тоже? – возмутился Франк. – Кстати, узнав, что всех представших перед народным судом судья Фрейслер приговорил к повешению, – язвительно проговорил он, вновь обращаясь к Герингу, – фюрер, вместо того, чтобы рассматривать прошения о помиловании, приказал охране тюрьмы вешать его разжалованных фельдмаршалов и генералов, как вешают мясо в мясных лавках. Именно так их и вешали. – Вновь презрительно осмотрев заключенных, Франк прорычал что-то нечленораздельное и, с трудом сдерживаясь, чтобы не схватиться за пистолет, вышел.

– Ну, зачем вы так, полковник?! – еще больше занервничал рейхсмаршал.

– Что вас встревожило, господин рейхсмаршал? – сухо и не скрывая иронии, поинтересовался полковник. – Как ваш адъютант, я даю им понять, что они все еще имеют дело с рейхсмаршалом.

– Не нужно дразнить этих палачей. Вам не пришлось быть на просмотре фильма о казне участников июльского заговора, а мне пришлось просматривать это дважды, кстати, во второй раз – в присутствии фюрера. Причем фюрер просил своих адъютантов докладывать ему о высших руководителях страны и армии, которые отказываются просматривать эту пленку, у которых она вызывает возмущение или хотя бы минутную нервную слабость.

Геринг действительно был единственным из присутствовавших, кто вынужден был просматривать фильм о казни во внутреннем дворе тюрьмы Плетцензее участников заговора против фюрера 20 июля 1944 года, при просмотре которого чуть не потерял сознание. Это и в самом деле было ужасное зрелище: приговоренных подвешивали на вбитые в стену крючья и медленно, очень медленно удушали, помня при этом, что съемка казни будет продемонстрирована фюреру. И тут уж палачи старались.

– Успокойтесь, рейхсмаршал. Будем беречь нервы.

– Неужели вы не понимаете, что мы не в той ситуации, когда можем позволить себе раздражать этого тюремщика.

– Наоборот, господин рейхсмаршал, мы с вами в той ситуации, когда можем потребовать от этой гестаповской сволочи заткнуться. Что я и сделал.

– Странно, полковник, что вы не оказались среди заговорщиков, совершавших покушение на фюрера» – заметил майор Инген.

– К сторонникам которых, несомненно, принадлежал ваш отец, фельдмаршал фон Браухич 88, – добавил Ламмерс, – несмотря на то, что через месяц после подавления заговора он запоздало выступил с резким осуждением заговорщиков и пылко приветствовал назначение рейхсфюрера СС Гиммлера командующим армией резерва.

Полковник поднялся и молодцеватым пружинистым шагом прошелся по камере. Все еще молодой, все еще обласканный славой отца и хранимый своей собственной фортуной… Герингу всегда нравился этот офицер. Неизвестно, как бы этот полковник смотрелся сейчас в роли командира авиаполка, но в должности адъютанта он как сын фельдмаршала очень даже смотрелся, придавая весомости и ему самому как главкому ВВС.

– Если бы я оказался в числе повешенных заговорщиков группы генерала Бека, то не имел бы чести быть повешенным в числе предателей группы рейхсмаршала Геринга, – очень вежливо и доходчиво объяснил он.

Апрель 1945 года. Германия. Баварские Альпы. Замок Шварцбург в окрестностях Берхтесгадена, место заточения Геринга.

Когда под вечер в рейхсмаршальской камере появился какой-то оберштурмфюрер и приказал Герингу и его единомышленникам выходить, все они решили, что их поведут на казнь.

На Ламмерса это предположение подействовало так, что он чуть было не впал в состояние полной прострации. Дважды он поднимался с нар и дважды падал на них, не в силах устоять на ногах. Заметив, что бывший начальник рейхсканцелярии до изнеможения перетрусил, оберштурмфюрер приказал одному из часовых вышвырнуть его из камеры. Однако полковник фон Браухич, который первым вышел в коридор, остановил верзилу и вернулся-за канцеляристом.

– Господин Ламмерс отсидел ноги, – объяснил он офицеру-эсэсману, под руку выводя своего сокамерника. И тотчас же обратился к задержавшемуся у входа, смертельно побледневшему Герингу: – Вам тоже помочь, рейхсмаршал?

– Я не раз встречался со смертью, адъютант, – напомнил ему лучший ас Первой мировой.

– Да это еще не казнь, – смилостивился над арестованными оберштурмфюрер, однако проговорил это вполголоса, очевидно нарушая приказ кого-то из командиров – Пока еще не казнь.

– Прекратите лгать, оберштурмфюрер, – огрызнулся Геринг. – В сложившейся ситуации в лагерь нас никто отправлять не будет.

Оберштурмфюрер, которому наверняка перевалило за пятьдесят, близоруко всмотрелся в лицо главкома люфтваффе своими полусонными белесыми глазами и неожиданно низким, полуутробным каким-то голосом пробасил:

– Если бы судьба этих арестованных зависела от вас, господин рейхсмаршал, вы бы, конечно же, с казнью тянуть не стали.

– Вы… как вас там…

– Оберштурмфюрер Виттельсбах, – слегка прищелкнув каблуками, отвесил легкий офицерский поклон тюремщик.

– Так вот, вы, Виттельсбах, правы: с врагами рейха я церемониться не стал бы. Но только с врагами, а не с преданными идее национал-социализма людьми, которые прошли с фюрером весь путь, от мюнхенского путча – до нынешней германской трагедии. И в этом разница между мной и вами.