Богдан Сушинский - Субмарины уходят в вечность

– Как думаете, мой диверсионный Скорцени, случалась ли в жизни той, настоящей Евы и того, настоящего фюрера хотя бы одна такая отчаянно безумная, по-настоящему альпийская ночь? – вполголоса спросила Альбина, нежно поводя перед этим губами по самой сокровенной мужской тайне своего учителя.

– По крайней мере, теперь я буду знать, что такие ночи следует именовать альпийскими.

– И все же, случалась или нет? Для меня это очень важно понять.

– Мне несколько раз приходилось видеть эту женщину, общаться с ней…

– И спать? – томно спросила Альбина. – Как она вела себя в постели?

– Спать с любимой женщиной фюрера, с его гражданской женой?!

– Но ведь это же романтично. Она тоже предавалась прелестям орального секса? Признавайтесь, Скорцени, признавайтесь, – томно, почти сладострастно допрашивала его Крайдер. – Я не стану ревновать вас, наоборот, мои ласки будут еще более изысканными.

– Но ведь это женщина фюрера!

– Именно поэтому она должна была влюбиться в вас, после всех ваших подвигов – влюбиться, мой диверсионный Скорцени. Страстно и самоубийственно. И потом, все мы – чьи-то женщины. До сих пор ни одного мужчину это обстоятельство еще не останавливало.

– Я никогда не принадлежал к трусам, но я и не самоубийца.

– Неужели вы отказали себе в праве предаться любовным игрищам с самой Евой Браун? Как предаетесь со мной?

– Отказал, – едва слышно проговорил Скорцени, предаваясь тем игрищам, которыми Крайдер только что страстно грезила и которые сама же способна порождать.

– У нее это получалось прекрасно – это Скорцени мог засвидетельствовать даже на Страшном суде, не отрекаясь при этом ни от сотворенного этой женщиной греха, ни от самой женщины.

– А может, просто не представлялось случая? – спросила Крайдер, прерывая свои ласки как раз в то мгновение, когда их еще можно было прервать в надежде, что продолжение все же последует.

– И никогда не искал его.

– Все выглядело настолько безнадежно? Обер-диверсанту понадобилось несколько мгновений, чтобы

подыскать более или менее подходящее выражение.

– Настолько неинтригующе, – молвил он. – Однако мне приходилось наблюдать, как Ева Браун ведет себя в присутствии Адольфа, в присутствии других мужчин.

– Да, приходилось? И что же? – на нежном выдохе спросила лже-Ева.

– По-моему, такой, альпийской, ночи эта женщина подарить не способна. Никому.

Альбина признательно помолчала, она довольна была ответом Скорцени, независимо от того, насколько он был искренним в своих словах.

– Мне тоже так кажется, что никому. Особенно – фюреру.

– Почему «особенно»?

– Потому что она относится к Адольфу, как к своему фюреру, а нужно, чтобы к фюреру она относилась, как к своему Адольфу разницу улавливаете?

Скорцени опять ощутил нежное прикосновение ее губ, и тело его вновь пронзил молниеносный пламень ее подрагивающего язычка.

– А если бы вас, моя Фюрер-Ева, доставить сейчас в «Адлерс-хорст», вы, умудренная жизнью и мужскими ласками, могли бы подарить фюреру такую ночь?

– «Такую», то есть настоящую альпийскую?

– Немыслимо альпийскую.

– Если «немыслимо альпийскую», то теперь уже вряд ли.

– Впервые улавливаю неуверенность в вашем голосе, Фюрер-Ева. Что стоит за вашим «теперь»?

– Будет мешать ночь, проведенная с вами, мой диверсионный Скорцени. Знаю, что потом я не раз буду говорить себе: «Лучше бы ее, ночи этой, никогда не было!» Но она случилась, и это уже факт. А человек, в постель к которому вы готовы ввергнуть меня, в моем личном восприятии, в отличие от восприятия Евы Браун, – не мой Адольф. То есть, как и для всякой прочей германки, это мой фюрер, но, увы, не мой Адольф.

– А Манфред Зомбарт? Наша Имперская Тень, наш Великий Зомби?

Прежде чем подарить Скорцени этот ответ, Альбина подарила ему минуту истинно любовного наслаждения. И только потом, позволив мужчине немного прийти в себя после сексуальной оргии, уже сидя с бокалом коньяку у самого камина и неотрывно, по-колдовски глядя в огонь, произнесла:

– Позвольте вас огорчить, мой диверсионный Скорцени: этому лжефюреру я не смогу подарить ни одной ночи. Даже если вынуждена буду когда-нибудь оказаться с ним в одной постели.

– Вы меня пугаете, Альбина, – вполне серьезно заметил творец лжефюреров и лже-Ев, – я готовил вас не для постельного провала, и уж тем более – не для постельного скандала. Особенно если учесть, что, возможно, даже перед ним, лжефюрером, вам придется играть настоящую Еву Браун.

– Э, да вы, мой диверсионный Скорцени, начинаете побаиваться за свою репутацию учителя и тренера! Провала моего опасаетесь. Не стоит. «Отдаться ночью» и «подарить ночь» на нашем, женском, языке – понятия совершенно несопоставимые. Разные это понятия, мой сексуальный фронтовик!

Скорцени полусонно кивнул, таким объяснением он остался доволен. Больше всего он боялся, что Альбина ударится в женскую чувственность, в амбиции, истерику… Но, к ее чести, все выглядело вполне по-деловому, так сказать, «по-мужски».

А что касается Гитлера… Чувствовал он себя в «Орлином гнезде» плохо: то у него случались приступы горной болезни, после которой следовала бессонная ночь и полуночная ностальгическая хандра; то давал знать о себе слишком влажный и слишком холодный для него климат. К тому же он никогда настолько обостренно, до командных истерик-разносов и нервных срывов, не ощущал свою удаленность от столицы.

Русские все ближе подходили к Берлину, и фюрер опасался, как бы генералы вновь не взбунтовались и не взяли власть в свои руки, чтобы вместе с ней, с этой похищенной у него властью, сдаться на милость врага. После июля 1944 года он не доверял своим генералам ни в чем. И теперь уверен был: солдаты будут сражаться за него до последней возможности, в то время как генералы при первой же возможности предадут. Поэтому-то и ожидалось, что со дня на день вождь все же переедет в Берлин. Хотя, наоборот, в целях безопасности надо было бы держать его подальше от рейхсканцелярии.

– А ведь это действительно загадка, – вновь заговорила Альбина. – Как фюрер он мне понятен, то есть доступен моему понимайию, как мужчина – нет. Наверное, поэтому мне трудно понимать Еву как женщину.

– Вы могли бы выражаться яснее, Фюрер-Ева: с кем мне нужно устраивать вам свидание – с Евой, чтобы она поделилась с вами своими женскими переживаниями, или с фюрером, чтобы он постарался убедить вас в своей мужской изысканности?

– В идеале желательно бы с обоими. Мне ведь не на сцене играть придется, когда все присутствующие в зале заранее извещены о том, что их дурачат, а в жизни, когда вся публика вокруг тебя проникнута подозрениями.

– Вы великая актриса, Альбина; вы со своей ролью справитесь.