Александр Абрамов - Ной и его сыновья

— Это новый мир, и для него нужны новые люди — активные, живые.

— Такие и будут. Активные. Даже иногда слишком. Разные будут люди, поэтому приготовь себе другие мерки — отличные от шумерских. Еще пожалеешь о том, что осуждал своих соотечественников за невнимание к ближним и дальним…

— Ну, ты и картинку рисуешь, Гай, — хоть жалей о том, что выжил.

— Не все так плохо. Хороших людей всегда больше. Но предупредить хотелось.

— Спасибо, учту.

Помолчали. Прощание — тяжелая процедура. Тяжелая и для уходящего и для остающихся.

— Когда ты уйдешь? — задал очередной вопрос Ной. Тут же оговорился: — Заметь: я не спрашиваю — как и куда, я интересуюсь — когда.

А и в самом деле: когда?

Через мгновенье? Через час? Через неделю?

Странно, но Смотритель не мог ответить и на этот куда как простенький вопросик. Он не знал — когда, тоже не знал. Понимал: сказав «а», нет смысла молчать и не договаривать алфавит до «я». И ведь ничего вроде не держит… Ничего!

Вроде…

— Ты не хочешь проститься с остальными? — спросил Ной.

Очень по делу спросил.

— Наверно… — неопределенно ответил Смотритель.

И опять сам не понял, что имел в виду. Наверно — да? Или наверно — нет?

А Ной постеснялся переспросить. Он, похоже, боялся тревожить уходящего Гая вопросами. И то получалось: какой ни задаст, все — мимо…

И все же рискнул:

— Ты оговорился… или проговорился… будто я — родоначальник и идущие следом будут знать о том. То есть обо мне. Так?

— Так, Ной.

— Откуда они узнают?.. Ну, дети, внуки, правнуки… ну, десятое поколение, двадцатое… Тут все понятно. Но есть у людей… я о шумерах говорю… свойство — забывать пращуров.

Чем дальше люди уходят по дороге Времени, тем туманнее становятся очертания предков. Веришь, я не помню… просто не ведаю ничего о тех, кто стоял у истоков шумерского народа,

— Человеческая память не всесильна. У нее есть пределы.

Мы помним лишь тех, кто смог уложить камень… или поставить веху, как больше нравится… в здание Истории. Твоя веха… или камень… самая первая.

— Но откуда это станет известно идущим следом?

— О первых слагают Мифы, — машинально обронил Смотритель и понял, что проговорился.

Подумал: ну и что с того? Будет человек жить-поживать и знать (не больше!), что о нем сложат Миф. Но человек был пытлив и не успокоился:

— Кто сложит?

Хороший вопрос! И, как уже пошло в их прощальном разговоре, у Смотрителя ответа не имелось.

— Люди, Ной. Ты говоришь: внуки-правнуки будут сами помнить. Верно. Они расскажут своим внукам-правнукам. Что-то приврут. Что-то добавят. Их правнуки добавят свое. А правнуки правнуков — еще. А кто-то когда-то положит Миф… тот, что дойдет до этого «кто-то»… на бумагу. И Миф станет каноническим… — чужое для шумеров слово. Поправился: — Всеми признанным. Единственно верным.

— Как я себе представляю, в нем… в многажды перевранном, тут ты прав… ничего не останется от истины. От того, каким я был на самом деле. Как я строил Ковчег. Как погиб Ис-Керим. Как мы нашли эту землю. Или даже — как вино мы пили и что с нами случилось…

Смотритель усмехнулся:

— Вот это-то как раз останется — черным по белому… — Повторил, будто сам вдруг услышал: — Черным по белому… —

И понял вдруг, что его тормозило. И сказал об этом: — Кто напишет? Да я и напишу. Черным по белому. — И, не объясняя ничего, встал: — Буди людей, Ной. Хватит им прохлаждаться! Дел полно…

— А ты… — Ной тоже встал. Стоял куда уверенней, чем прежде. А и то объяснимо: хмель рано или поздно испаряется. При любом атмосферном давлении. Аксиома. — Ты не уходишь?

— Пока обожду, — сказал Смотритель. — Тут, видишь ли, еще одно дело возникло…

— Твое? Или наше, общее?

Разумное уточнение.

— Мое. И общее.

— Помочь? Чем?

— Не надо. Лучшая помощь мне — не мешать.

— Тогда я пошел, мешать не стану…

Откровенно обрадованный Ной отправился поднимать своих домочадцев. Дел и вправду было сверх меры. Новоселье — этап, а этих этапов впереди… Короче, появление Мифа надо сначала обосновать, сие Ной понимал отлично. А в Миф он поверил, поверил.

Смотритель в обоснованиях не нуждался.

Ни чернил, ни туши никто не догадался захватить в Ковчег. Шумеры знали книгописание, остро отточенными палочками заполняли толстые папирусные страницы, сшивали их крепкими нитями и переплетали простыми веревками…

(потом, после Потопа, много позже все это изобретут еще раз)…

но ни одной из шумерских книг…

(в доме Ноя их было несколько, сие считалось в обществе престижным — держать дома книги)…

спасти не удалось. А значит, вообще ни одной книги допотопных шумеров спасти не удалось, ни одна не пережила Потопа. Что соответствовало исторической реальности.

А вот писчие листы Ной держал в Ковчеге — еще в ту пору, когда строил его. Что-то чертил на них, что-то считал. Да и совсем чистые остались и теперь перекочевали на берег, в новый дом.

Смотритель состругал себе несколько палочек, заострил их, невесело соображая: уж не кровью ли писать?.. Но к месту вспомнил о том, как пару недель назад Сим выловил из воды нечто, похожее не то на кальмара, не то на каракатицу, нечто, доплывшее до араратских вершин непонятно какими течениями из морских, далеких просторов. А может, и не доплывшее вовсе, а срочно мутировавшее из… из чего?., из жука-плавунца, например… Экий бред, однако!.. Но Смотритель был несилен в биологии вообще и в вопросах миграции водоплавающих, в частности. Он просто вспомнил, что выловленное «нечто» выпустило…

(чем не каракатица?)…

в корытце, куда его поместил Сим, мощную струю черной жирной жидкости…

(и где она помещалась только? «Нечто» большими размерами не отличалось)…

которую Сим собрал в козий пузырь и веревочкой затянул.

Прежде чем резать вены и пускать кровь, следовало проверить: цел ли пузырь и нельзя ли применить его содержимое в качестве сепии…

(для ее приготовления, что Смотритель знал, использовали как раз моллюсков)…

с помощью коей в прошлом Смотрителя и будущем Ноя написано было немало — художниками чаще всего.

Сим долго вспоминал…

(это с похмелья-то)…

куда он задевал пузырь с жидкостью, вспомнил в итоге, сам отыскал в доме, выдал Гаю, спросил заинтересованно:

— Зачем тебе?

— Письмо стану писать.

— Кому?

— Кому дойдет, — туманно отговорился Смотритель.

— А кому дойдет? — не отставал Сим.

— Кому донесете.

— Кто донесет?

Люди с похмелья занудны и неотвязны.

— Ты и донесешь, — отрезал Смотритель. — Отвяжись от меня, Сим, займись чем-нибудь. А мне надо подумать о Времени и записать все, что я о нем надумаю…

Сказано было красиво. И главное, убедительно. Сим немедленно отвязался и ушел, а Смотритель разложил на плоском камне писчий лист, придавил его углы маленькими камешками, обмакнул острую палочку в мешочек с сепией и начал: