Митрополит Вениамин (Федченков) - О вере, неверии и сомнении

И теперь верующие происходят преимущественно из рабочего класса: они наполняют и храмы наши, из них набирались монахи, оттуда же пополнялись и кадры клириков (до семинарий, т. е. до половины XVIII столетия, и теперь); а главное – на “народе” стояла Церковь Божия, это – неоспоримые факты!

Но дело здесь не в учености, по нашему мнению, а в чем-то ином. В чем же именно?

В несмиренности! Или проще, в гордости! По крайней мере, мое наблюдение таково. Ученость выделяет людей из массы простых рабочих, дает им преимущества пред последними, растет самомнение, прибавляется и богатство: а со всем этим приходит и гордость.

“Вера же есть смирение”, – говорит св. Варсануфий Великий. Но главное – не в этом; ученый человек начинает верить в себя: в свой ум, в свои знания, а не в Бога, не в благодать Божию.

Это же самоверие, ни в чем ненуждаемость мало-помалу затемняют все иное, кроме себя, и прежде всего – Бога. Так и говорит тот же апостол:

– Потому “Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значущее избрал Бог, чтобы упразднить значущее, – для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом” (1 Кор. 1, 27 – 29). И о самом себе апостол говорит: “И слово мое и проповедь моя” заключалась “не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы, чтобы вера ваша утверждалась не на мудрости человеческой, но на силе Божией” (2 гл. 4 – 5).

Смирение – путь к откровению Божию нам, уподобляющее нас Богу, делающее нас способными воспринимать сродную истину (Мф. 11 гл., 19, 27, 29). Обратимся теперь к своим русским ученым. Нам, русским, ничуть не менее авторитетны и, конечно, гораздо более известны и убедительны имена и сведения о наших русских ученых верующих людях. Не имея под руками подобных сборников, я сошлюсь на всем известных русских выдающихся людей, открыто исповедавших веру. Перечислю лишь их имена; иногда же скажу и еще два слова о них.

Писатели-беллетристы. Н. В. Гоголь. В его письмах осталось очень много религиозных мыслей; у него есть объяснение Божественной Литургии. Но кто знает об этом? И говорили ли нам о том в гимназиях и семинариях?… Увы, нет! “Ревизора” учили, как заповеди Божии; читали “Мертвые души” и мелкие рассказы его. А о письмах не слышали даже. И смысла “Ревизора” не знают доселе, хотя Н. В. Гоголь сам объяснил его: истинный ревизор – Господь.

В. А. Жуковский. От него осталось очень много рассуждений философско-религиозного характера и именно по вопросу о вере и знании. Но я уверен, что разве 1:1000 интеллигентов хоть слышал об этом! А баллады учили наизусть.

Ф. М. Дocтoевcкuй. Boт о ком уж все мы знали, что это был человек не только верующий, но и православный христианин. Но даже и этот гигант не мог повернуть на путь веры современную интеллигенцию, уклонившуюся в либеральное безверие. Так и не осталось у Достоевского прямых учеников и наследников. Большинство пошли по западническому пути – атеизму и гуманизму. Но достаточно назвать одно имя Федора Михайловича, чтобы порядочному интеллигенту стало стыдно всех умных людей зачислять в безбожники.

О Толстом и Чехове я говорил выше.

Из новых писателей с уважением нужно назвать светлое имя Шмелева; лично мне известно, что он исповедовался и причащался Св. Тайн на Сергиевском подворье в Париже, в бытность мою там. И после службы я пригласил его откушать у меня чаю.

Да не будет забыто и имя С. И. Гусева. Пусть в его прошлом и темное было: он отказался от своего священства. Но вот на старости лет искренно, сознательно, а вместе с тем и просто сердечно молится Богу, прося о спасении души. Можно бы назвать и еще несколько других менее важных имен… Но не стану беспокоить их самолюбие: пусть спасаются в тишине.

Несравненно более верующих из философского круга. Можно утверждать, что тут огромное большинство их были людьми верующими. И это будет понятно дальше. А теперь лишь укажу на то, что поверхностное образование может отдалять от веры, а глубокое знание в худшем случае сделает человека “агностиком”, а в лучшем – приведет к вере или уж во всяком случае не сделает человека “сознательным” атеистом. И понятно: философы знают пределы человеческого ума и бессилие его в области веры.

Из многих философов достаточно назвать имена славянофилов: Хомякова, Киреевского, Страхова, Данилевского… После – Владимира Сергеевича Соловьева, оставившего несколько томов философско-богословских сочинений и имевшего, не только в свое время, но и до наших еще дней, большое влияние и на университетскую молодежь, и вообще на интеллигентское общество… Однако и ему не под силу было остановить катившийся в пропасть нигилизма воз интеллигентской России: безбожие и материализм перешагнули и через Соловьева. Много у него неправославных мыслей, но это уж частный вопрос; а вера его – вне сомнений. И один из близких друзей его при жизни говорил мне, что, умирая, В. С. Соловьев смиренно-покаянно сказал: “тяжела работа Господня”. Напугал он и своей унией с католичеством, но и тут он искал “Царства Божия”, – только неверно им понимаемого.

Из других философов вспомним имена профессоров Московского университета – Лопатина, С. Н. и Е. Н. Трубецких; но в особенности стоит остановиться на живом и доселе профессоре СПб университета Н. О. Лосском. В светском университете недопустим профессор, открыто верующий в Пресвятую Троицу, – как он сам поведал об этом в одном из изданий своего капитального труда об “Интуитивизме”.

Вспомним имена и наших современников философов – С. Л. Франка (б. еврея, ныне православного), Н. А. Бердяева, Вышеславцева и др.

Историки и политико-экономы. Отец Владимира Сергеевича Соловьева, Сергей Михайлович… Современник его, проф. Русской Истории Московского университета М. И. Погодин. После этого человека осталась весьма интересная книга под интригующим заглавием: “Простые речи о мудреных вещах”. Собственно, более серьезная часть книги – первая, где он высказывает вдумчивые и основательные свои переживания и думы именно об отношении веры и знания.

Во второй части он собрал много фактов (недостаточно равноценных, впрочем) о явлениях из потустороннего мира. В третьей оспаривает теорию дарвинизма, тогда захватившую почти весь читающий мир.

В начале прошлого столетия всем было известно имя канцлера Сперанского, – он оставил после себя специальные богословские книги. Из нового времени с почтением нужно вспомнить имя политико-эконома Павла Ивановича Новгородцева, написавшего за границей книгу “Об общественном идеале”, в коей он, между прочим, открыто заявил всему интеллигентскому миру о крахе ложной идеи (еще Соловьевской) о “Царствии Божием на земле”. Скромный он был при всей своей образованности, блестящей звездой пронесся по политико-философскому горизонту. Константин Леонтьев [46]– кончивший жизнь в Оптинском монастыре возле старцев; “Это – наш”, – говорил о нем о. Амвросий. Пусть останется в потомстве и память о проф. Харьковского университета Максиме Максимовиче Ковалевском. Член Думы… Боже! Боже! Какой печальный шум подняли его знакомые и сочлены по партии, когда он пред смертью пригласил священника (моего сотоварища по академии, о. С.) и исповедался и причастился Св. Тайн. Но он поступил по суду своей совести, вопреки интеллигентскому нигилизму.