Никита Сомов - Тринадцатый Император. Часть 1

Я встал из-за стола и, обойдя его, протянул руку для рукопожатия. Блудов тихонько охнул от такого пренебрежения церемониалу и панибратства, но мне было всё равно. 'Задолбали уже все эти ахи и охи, хожу тут пылинки со всех сдуваю' – пронеслась в голове мысль. Что-то я совсем 'ониколаился'. Хотя, действовать, конечно, лучше по принципу – мягко стелет да жестко спать.

– Рад знакомству, – сказал я. Глаза Сабурова удивлённо расширились, но вцепился он в ладонь клещом, и рукопожатие у него оказалось на удивление крепкое и твёрдое. Занятно…

– Андрей Александрович, я надеюсь Дмитрий Николаевич обрисовал вам, так сказать, фронт работ? – продолжил я, пристально глядя Сабурову прямо в глаза.

– Д-да. Да, разумеется, В-ваше Императорское Величество! – кажется от волнения Сабуров начал заикаться. Хотя может он всегда так разговаривает? Но взгляд держит, глаза не отводит. Мне положительно начинал нравится мой будущий секретарь.

– Что ж, – протянул я, отпуская наконец его руку, – меня уже видимо ждут на заседании.

На этих словах я бросил быстрый взгляд на Блудова, граф подобострастно кивнул. Его слащавость начала меня раздражать.

– Давайте продолжим наш разговор позднее, – заключил я. – Пока же чтобы вам не пришлось скучать в моем кабинете, рассортируйте мне документы, прибывшие сегодня из канцелярии по вашему разумению. Заодно и проверим, на что вы годны.

На этой ноте я распрощался с Сабуровым и в сопровождении Блудова поспешил в Малахитовый зал. Спустившись на второй этаж и пройдя две галереи, мы остановились перед массивной, украшенной золотыми дубовым листьями, дверью. Граф поклонившись, открыл её передо мной. Министры уже собрались и расположились вокруг большого овального стола.

Поздоровавшись с подобравшимися, при моем появлении, высшими чинами империи я проследовал к месту председателя.

– Присаживайтесь, присаживайтесь, – положив папки с документами на стол, обратился я к ожидавшим министрам, для пущего эффекта рукой сделав жест в направлении стульев. Дождавшись, когда я опущусь на сидение отведенного мне роскошного кресла, министры последовали моему примеру и опустились на свои куда более скромные стулья.

– Что ж, начнём наше собрание, господа, – дождавшись пока все рассядутся, с некой долей официоза провозгласил я, открывая первую из принесённых папок. Достав с самого верха листок со списком вопросов, которые заранее подготовил, я положил его перед собой. Сидящий по правую руку Блудов робко осведомился:

– Ваше Величество, разрешите зачитать повестку заседания?

– В этом нет нужды, граф, – я собирался решительно взять быка за рога.

– Но Ваше Величество, тревоги, связанные с Польшей, не терпят отлагательств! – донеслось с противоположной стороны стола. Я внимательно посмотрел на подавшего реплику. Это был Петр Александрович Валуев, нынешний министр внутренних дел. На известного в моём прошлом здоровяка-боксера, своего однофамильца, он никоим образом не тянул. Высокий, худощавый, в чёрном, шёлковом фраке и элегантно повязанном шейном платке, он смотрелся истинным английским денди. Этот образ дополняли всегда безупречно уложенная шевелюра и небольшие, тщательно ухоженные баки, которые у него похоже была привычка поглаживать в минуты задумчивости. Своего мнения о нем я ещё составить не успел, а в дневнике отзывы о его деятельности разительно отличались в зависимости от лагеря, к которому принадлежал описывающий его деяния. Сухие же факты говорили скорее об его полезности на месте министра Внутренних дел, чем о вреде.

'Смелый! Или же за дело беспокоится больше, чем за своё кресло', – с интересом подумал я, продолжая молча рассматривать храбреца. Министры, тем временем, видимо почувствовал некую неловкость, повисшую в воздухе, и занервничали. Массивный, в парадном мундире украшенном созвездием орденов, военный министр Малютин нервно постукивал пальцами по столу. Министр финансов Рейтер судорожно утирал носовым платком покрасневшее лицо. Невозмутимыми казались только Блудов, которого сия ситуация похоже оставила совершенно безучастным, и морской министр Краббе, который вальяжно облокотился на спинку стула, положив правую руку на стол.

– Петр Александрович, – в повисшей тишине звук моего голоса произвёл эффект ружейного выстрела, заставив собравшихся невольно вздрогнуть, – благодарю за ваше напоминание. Хотел уведомить всех присутствующих, что не далее как неделю назад Нами были отправлены исчерпывающие инструкции графу Муравьеву, исполняющему, как вам известно, обязанности польского генерал-губернатора. Вчера по телеграфу граф уведомил меня о получении сих наставлений и обещал Нам, что выполнить Дух их и Букву. Посему с сего дня 'польский вопрос' целиком и полностью переходит в руку графа Муравьева, коему мы все, по мере сил и возможностей, будем оказывать посильное содействие. Однако я уверен, что волнения польские в скором времени будут твёрдой рукой Михаила Николаевича устранены.

Моя речь произвела неожиданное воздействие на притихших министров. Озабоченно переглянулись Краббе, Рейтерн и министр просвещения Головин, заулыбался в усы министр государственных имуществ Зеленой, расслабился взмокший от напряжения Валуев. Занятно… Благодаря дневнику я знал многие придворные расклады, но одно дело читать о них, а совсем другое видеть. Валуев и Зеленой были ставленниками Муравьева, того самого который был до этого министром государственных имуществ, а теперь руководит 'усмирением Польши'. Михаил Николаевич был весьма влиятельной фигурой при дворе до недавнего времени, но в виду произошедшего конфликта с предыдущим императором был вынужден уйти в отставку. Сейчас же возвращение из опалы бывшего патрона явно Зеленого и Валуева успокоило. Рейтерн, Краббе и Головин куда больше зависели от указаний Мраморного дворца (т.е. Великого князя Константина Николаевича), нежели от воли Зимнего. Зависеть от дядюшки я не хотел и очень скоро мне видимо придётся предложить этим господам либо следовать исключительно моим указаниям, либо покинуть министерский пост. Милютин представлял мощный клуб либералов-реформаторов, желавших продолжения реформ. За ними стояли как прогрессивные представители высшей аристократии, так и крупные капиталисты-фабриканты. Графы Адлерберг и Блудов были близки к моей Maman (и моему покойному отцу) и считались 'царской фракцией'. Хотя мне всё больше казалось что именно 'считались'. Уж больно независимым и самодостаточным казался мне здешний государственный аппарат, представителями которого были эти двое.

Сейчас же все эти господа были удивлены и ошарашены столь резким и необъяснимыми шагами нового государя. Мои поступки буквально ошеломили кабинет. Ведь предполагалось, что Император будет медленно входить в суть дела, прислушиваясь к голосам мудрым советчиков-министров, и очень не скоро начнёт (если вообще начнёт) осуществлять свою собственную политику. Однако для меня это было категорически неприемлемо. Так что мои слова про Муравьева были только первым, пробным шаром. И самое важное: я не собирался на этом останавливаться.