Владимир Голубев - Побег в прошлое

– В чем-то ты прав… И восстаний меньше в Литве будет. Но лучших лошадей заберу в любом случае. Для посевной они не нужны, – частично пошел на уступки Никита.

– Нам уже новобранцы не нужны. За год не успеем подготовить, – запротестовал Счастливчик.

– Кавалериста или пехотинца не успеем. Стрелка из арбалета или лучника для стрельбы по площадям легко. Предварительно можно отобрать самых умелых. У нас чуть больше тридцати тысяч воинов. За год походов останется меньше тридцати. Я считаю нужно пятьдесят. Возьму новобранцами я свою долю. Не сомневайся князь, – успокоил Никита Юрия.

– А что за поход такой через год будет? – заинтересовался Юрий.

– На юг пойдем, в степь.

– Пятьдесят тысяч для похода в степь? Огромное войско.

– Ты тоже готовься. Летом пойдем. Три тысячи дружинников приведешь. Никаких ополченцев. Все затраты из казны великого князя.

– Серьезно. Пятьдесят тысяч дружинников? По всей Руси меньше двадцати тысяч дружинников. Всех собрать невозможно. Десять тысяч, самое большое. У меня, вместе с варягами Удалого, остатками дружин Ростислава Пинского и Семена Туровского наберется больше трех тысяч. Такой большой дружины нет ни у кого, – не поверил Юрий объявленной численности.

– Моя конница лучше любой дружины. Поверь! Их здесь девять тысяч! – остановил князя Юрия Счастливчик.

– Хватит спорить. Юрий, забирай Удалого и прямой дорогой к пленным. Тех, кто тебе присягнет, сразу направляй к интендантам, искать свое оружие и лошадь. Завтра выходим, – Никита не привык тянуть время.

Бывшие дружинники Удалого, половцы и мурома Никиты, дисциплинированные кавалеристы Счастливчика, дружинники из Курска и Рыльска, ополченцы Минска, все зверствовали на землях Литвы одинаково. Можно было подумать, что Литву пришли грабить, а не захватывать. Тем более это было странно по причине отсутствия сопротивления. Самое большое литовское войско было разбито на минской границе. Три других увлеклись преследованием поляков, войск Риги и Полоцка. Вернее грабежом соседей.

Никита давно очерствел сердцем. Скорее даже перестал воспринимать людей, как ровню себе. Дикари, те, что жгут, насилуют и убивают. Дикари, те, кого насилуют, грабят и убивают. Главное не вглядываться в лица, не смотреть в глаза. Вот опять трое вояк потащили насиловать девчонку. Хорошо было Мышкину, ввел у себя дисциплину, никто пикнуть не смел. А этот сброд проще весь перевешать.

– Сотник, прекратить безобразие, – устало скомандовал Никита.

Полицейский-половец знал, чем недоволен Никита. Он давно изучил его привычки. Знал, но не понимал, не одобрял. Однако мгновенно отдал команду и трое половцев принялись охаживать плетками насильников.

«Сейчас отъеду метров на сто, вояки снова примутся за дело. Собирать в обозе детский сад глупо. Навести порядок в таком войске невозможно.»

– Сотник, поехали в ставку.

Заплаканная девчонка сидела голым задом на снегу, ничего не соображала и никуда не собиралась убегать. «Естественный отбор. Выживает самый сообразительный.»

Никита проехал сотню метров. Сбоку от дороги лежали три трупа. Судя по всему, мать с двумя детьми пыталась защитить свой дом. Сейчас изба уже пылала. Никита развернул лошадь и вернулся к девчонке. Поднял её за шиворот и положил перед собой. Ребенок оказался худеньким и легким. Невесомым. Никита начал ругаться матом. То ли на вояк, не разбирающих где бабы, а где дети. То ли на себя, дурака. То ли на девчонку, не сообразившую вовремя удрать.

– Князь Юрий, Ваши земли разоряют! Жечь то зачем? – выделил Никита слово «Ваши».

– Грабить нечего. Вот со зла и жгут. Пора воевать, разделимся, я помогу Полоцку, а затем мы вместе поможем Риге, – спокойно ответил Юрий.

– Хорошо. Сегодня мы двигаемся в Польшу. Что скажешь, Счастливчик? – спросил Никита.

– Давно пора. Время уходит, можно не успеть до ледохода. Ты опять ребенка привез. Не боишься вшей? – стандартно пошутил Счастливчик.

Никита потратил целый час, пытаясь разговорить девчонку. Литовка, взятая Никитой для обслуживания детей, тоже была бессильна.

– Это чужой ребенок, иноземка. Посмотри на одежду, хозяин. Давай оставим её здесь. У тебя уже дюжина детей. Эта лишняя. Плохая примета, хозяин.

– Замолчи. Проверь девочку на вшивость. Если обнаружишь насекомых, девчонку помыть, одежду сменить.

– Всё сделаю, хозяин, – отъевшаяся за две недели литовка не потеряла легкости и шустрости, и от работы не бегала. Хотя над чистоплотностью хозяина смеялась.

Девчонка заговорила на третий день. Она оказалась полячкой, из Визны. Литовцы разграбили город этой зимой. У богатого купца потребовали выкуп. Самого оставили в городе, собирать деньги, с собой забрали дочь. Возможно, купец уже собрал выкуп, но два последних месяца в Литве не стихали бои.

Визна Никите не понравилась. Город лежал в руинах. Этой зимой литовцы захватывали его дважды. Стало очевидно, почему купец не приехал с выкупом за дочку. Никита нашел время найти пожарище, что было усадьбой купца.

Девочка металась по холодным углям и пеплу, едва припорошенным снегом. Следов на снегу не было, усадьбу никто не навещал.

Звонкие завывания девчонки, выворачивали у Никиты душу. Из тупика переулка показалась сгорбленная фигура, осторожно двигавшаяся вдоль остатков, случайно уцелевшего забора. Старуха узнала девочку и бросилась обнимать, только после этого Никита рассмотрел в ней молодую женщину, сгорбленную от горя.

Женщина оторвалась от дочери и со страхом посмотрела на высокого, богато одетого всадника, на дорогой, ухоженной лошади. По одежде видно, не поляк. Добра ждать не приходилось. Она начала, очевидно бессмысленное, движение назад. Потихоньку пятилась, прикрывая собой дочка.

Это было так потешно, что не будь ситуация такой трагичной, Никита бы засмеялся.

Девочка перестала плакать, последние слезы были, наверное, от счастья. Что-то зашептала матери. Та выпрямилась, подняла голову, и начала говорить, слишком быстро, чтобы быть понятой.

– Марыська, переведи для особо неграмотных, – попросил Никита.

– Дзенькую бардзо, – перевела сообразительная полячка.

– Помощь нужна? – осторожно спросил Никита. Полячка гордо вскинула голову и мотнула отрицательно головой.

– Марыся, как меня найти, знаешь. Я для тебя, как старший брат, – сказал дежурную, ни к чему не обязывающую любезность Никита, прощаясь. Развернулся, и ускакал довольный. Одной маленькой заботой стало меньше.

А у Марыси на всю жизнь остался в памяти образ громадного красивого рыцаря, легко творящего добро. Заботливого и смешного. Смешно говорящего. Со смешными привычками. В смешной одежде. Она часто потом рассказывала, что русские любят дышать дымом и пьют огненную воду, домашние только смеялись.