Олег Курылев - Убить фюрера

— А что такого особенного случится в этот день?

— В этот день мне исполнится тридцать три года.

— Надеюсь, не забуду вас поздравить, — пробурчал маклер, недовольный странной манерой богатого чеха вести деловой разговор. — Мне предстоит работать по цессии [5] Цессия — передача прав одним лицом другому на получение денег. или с наличными?

— Мой счет в Колониальном банке, но первый миллион я привезу наличными в крупных билетах. Получение остальных девяти чуть позже мы оформим с вами посредством заемного письма. Вас устроит?

— Вполне. Надеюсь, вы осведомлены о размерах моего куртажа?

— Буду рад узнать.

— Две десятых процента от суммы сделки в интервале от миллиона до пяти.

— Мог бы предложить вам больше, — вздохнул Нижегородский, — но, увы, знаю, что нельзя.

Рейхштайль тяжело поднялся.

— Что ж, жду вас четвертого.

— Про какие такие десять миллионов ты тут рассказывал? — набросился Каратаев на Нижегородского, когда тот, отвезя «канцлера», вернулся домой. — У нас и девятисот тысяч не наберется!

— Это чистой воды экспромт, Савва Августович. Ты видел его рожу? Когда он уселся напротив меня и спросил про деньги, я понял, что надо блефовать. Иначе он просто лопнул бы от высокомерия.

— А что ты плел про колонии, в особенности про Конго?

— Извини, сорвалось. — Вадим плюхнулся на стоявший в простенке между дверьми их комнат кривоногий диванчик и бросил рядом свой смокинг. — Хотелось сбить спесь с этого господина, а тут как раз недавняя статья в «Националь цайтунг». Попалась мне в поезде, и я прочел от нечего делать. Ладно, Савва, поговорим лучше о деньгах: десять не десять, а один лимон нам иметь нужно. Сколько там не хватает?

— Полтораста тысяч.

— Куда отправимся на заработки?

— А если в казино? — предложил Савва.

— Полтораста тыщ сорвать за раз на рулетке? Это нереально. У них предельная ставка — тысяча талеров. Постой, — встрепенулся Вадим, — у тебя что, есть выигрышный номер?

— Даже четыре подряд! На двадцать восьмое января. Только не здесь, а в Висбадене.

Нижегородский подпрыгнул.

— В Висбадене? Ты не шутишь? — Он забегал по комнате. — Погоди, погоди. Ведь это, если не ошибаюсь, настоящий Рулетенбург. Я слыхал один разговор в «Фортуне» о тамошних ставках в пять тысяч французских франков, а это… — он наморщил лоб, — что-то около четырех тысяч марок…

— Четыре тысячи пятьдесят по курсу «Гросс Дойче Банка».

— А четыре на стрейт дадут сразу сто сорок! — Он снова плюхнулся на диван. — Так, давай рассказывай.

Каратаев сообщил компаньону о прочитанном им несколько дней назад интервью в «Фигаро» от первого февраля с каким-то модным писателем, только что вернувшимся в Париж из Висбадена. Когда речь зашла о рулетке, тот поведал историю о том, как оказался свидетелем выпадения в трех спинах кряду единицы, двойки и тройки. Причем после единицы и двойки он в шутку громко сказал, что теперь непременно выпадет тройка, и поставил на нее какую-то мелочь. Тройка выпала. Все присутствовавшие бросились ставить на четверку, завалив соответствующую клетку игрового поля ставками. При этом они заворачивали монеты в бумажки или банкноты и подписывали их, чтобы потом была возможность разобраться где чье. Выпало зеро.

— А он не врет? — усомнился Нижегородский.

— Да вроде не похоже: приводит в свидетели кого-то еще, даже называет имя.

— А самого как звать и где это произошло?

— Сейчас посмотрю. Я выписал в блокнот.

Савва сходил к себе и вернулся с тетрадкой в руках.

— Вот: Мишель Моризо, драматург, казино «Лотос», двадцать восьмое января, суббота.

— Мишель Моризо… — Нижегородский задумался и стал размышлять сам с собой: — Так… два первых номера, то есть единица и двойка, уйдут на идентификацию эпизода. По ним мы поймем, что пошла именно эта серия… конечно, при наличии поблизости этого самого Моризо. Там есть его фотография?.. Отлично! Тогда на тройке и зеро можно действительно поиграть. Ладно, — он хлопнул себя по колену. — Включай свой очешник, я должен сам все прочитать. Потом решим… Моризо… Моризо… Вроде где-то слышал…

Через несколько дней они прощались на Потсдамском вокзале. Нижегородский уезжал один. При нем был средних размеров чемодан, набитый рубашками, галстуками и прочим гардеробом, словно его владелец отправлялся в трехмесячное артистическое турне. Двойное дно чемодана скрывало двадцать тысяч марок крупными купюрами.

— Провернем дело с пароходными акциями, Савва, и нужно срочно заняться натурализацией, — говорил он Каратаеву, прохаживаясь с ним по перрону. — Ведь кто мы с тобой сейчас? Две темные личности без прошлого и даже без нормальных легенд. Заинтересуйся нами контора рангом повыше районного полицейского участка, и могут быть неприятности. У тебя есть на этот счет предложения?.. Вот видишь. А надо что-то думать. Наше счастье, что у нас пока нет явных недоброжелателей. Но в скором будущем я тебе их гарантирую.

Дали первый свисток. Нижегородский продолжил свою мысль:

— Мне кажется, герр Флейтер, нам пора уже вступить в пару каких-нибудь обществ, чтобы хоть где-то числиться. Ну, там, в клуб собаководов или в кружок любителей орхидей. А может, в партию? Ты бы подумал над этим, пока меня не будет.

Дали второй свисток.

— Ну, будь паинькой. Не обижай фрау Парсеваль. Сходи в казино, поиграй в рулетку просто так, для души. Знаешь систему Мартингейла? Ставь на чет-нечет или на цвет, каждый раз удваивая до первого выигрыша. Вернешь все проигранное плюс первоначальную ставку. Потом начинай все сначала. Всегда будешь в плюсе. — Он поднялся в вагон. — Только это тактика нищих и скупердяев, Савва. Настоящий игрок так никогда не делает. Пока.

Через два дня фрау Парсеваль положила на стол перед Каратаевым телеграмму: «Моризо не соврал тчк еще денек погреюсь в источниках тчк приеду не один тчк».

«Что значит не один? — терялся в догадках Савва. — Опять притащит какую-нибудь бабу? Нет, этого типа нельзя оставлять без присмотра».

И действительно, первого февраля Нижегородский приехал не один. Но это оказалась не женщина. Когда он вошел в прихожую, в его руках кроме чемодана была корзина с маленькой абрикосовой собачкой.

— Есть повод вступить в «Клуб любителей мопсов», Каратаев, — строго произнес Вадим сразу после приветствия. — Щенка зовут Густав. Убедительно прошу не перекармливать и не устраивать сквозняков.

Фрау Парсеваль при виде собаки хотела было что-то сказать, но, вспомнив новогодний конверт с дополнительным трехмесячным жалованьем, промолчала.

— Ну как ты сыграл? — спросил Каратаев, когда Нижегородский вышел из ванной. — Судя по телеграмме, удачно?

— Более чем и, тем не менее, не так, как мы с тобой рассчитывали. Я перевел на наш счет еще ровно сто пятьдесят тысяч.