Андрей Лазарчук - Текст, не вошедший в окончательный вариант книги Мой старший брат Иешуа

Крест, обвитый лозой… Анатоль долго напрягал память, где он мог это видеть, но так тогда и не вспомнил. Вспомнил уже много лет спустя…

В двадцать три года он защитил диссертацию, став самым молодым на то время доктором. Его статьи печатались в весьма престижных научных журналах. Это позволило ему – не без усилий – добиться разрешения работать в библиотеке Ватикана.

Через два года он обнаружил точно такой же штемпель, но лучшей сохранности. Надпись по кольцу гласила: «Предавшие меня [да] будут прокляты и убиты». Штемпель этот принадлежал библиотеке очень старого и давно разрушенного монастыря на небольшом греческом острове в Ионическом море. Разумеется, Анатоль немедленно стал готовить экспедицию…

Это сегодня остров Китира (или Кифера) – модный курорт, а Европа не имеет границ. Тогда, в пятьдесят пятом, всё было всерьёз: визы, переговоры с местными властями, разрешение от патриархии. Это чтоб православные священники разрешили каким–то там безбожникам из католического университета копаться в своих землях… А ещё нужно было убедительно замотивировать надобность исследований именно в этом монастыре – поскольку к тому времени Анатоль уже прочёл манускрипт и прекрасно понимал, что оглашать его содержание не стоит. Просто на всякий случай. Мало ли что.

Греция была бедна, и гражданская война в ней вроде бы кончилась, но… В общем, постреливали. Пошаливали.

Если сейчас, в две тысячи седьмом, там есть деревни, куда полиция просто не суётся, даже на танках – то что говорить о пятьдесят пятом годе? Режим «чёрных полковников» не на пустом месте возник, были к нему предпосылки, да ещё какие…

Так или иначе, а через полгода хлопот экспедиция из трёх очкариков–авантюристов прибыла на место.

Монастырь был шестого века постройки, и разрушался он раз восемь: как силами косной природы, так и человеческими неугомонными ручками. Анатоль говорил, что позже, в восьмидесятых, развалины подчистили и подреставрировали – чтобы показывать туристам. А когда они приехали, то угадать можно было только кусок стены, вросшей в склон холма.

Первый сезон ушёл на поверхностное оконтуривание сооружений и налаживание контактов с местным населением. В рамках налаживания контактов Анатоль крестился в церкви монастыря св. Феодора и стал активным прихожанином. Среди священников было немало тех, кто сочувствовал коммунистам – а всех русских по инерции считали коммунистами. У него образовался интересный круг общения, в том числе и с бывшими партизанами.

Официальной причиной раскопок и прочих изысканий Анатоль назвал, не акцентируя внимания ни на чём конкретном, поиск памятников письменности на региональных греческих диалектах, в частности на лаконском и мессенском, и предъявлял фотокопию (оригиналы хранились в надёжном тайнике) части пергаментного листка с библиотечным штемпелем. Священники, люди грамотные и многознающие, и те были поражены его эрудицией и очарованы энтузиазмом. Сам епископ приглашал его к ужину и вёл беседы о недавно найденных свитках Мёртвого моря. Находки эта, случившиеся лет семь назад, всё ещё вызывали много шума – в основном из–за слухов о том, что сведения, которые в них содержатся, вот–вот подорвут основы христианства. Слухи подпитывались, как это всегда и бывает, крайне скудной и не слишком достоверной информацией. Свитки же сразу сделались предметом лютого коммерческого торга…

Также поговаривали о том, что такому–то исследователю угрожали, а такого–то убили в тёмном переулке, а такой–то утонул в канале в Венеции, хотя ждали его в Палермо. Много о чём поговаривали, и Анатоль старался не поддерживать такие разговоры. Он знал об одном абсолютно достоверном случае исчезновения неосторожного исследователя… и, в общем, не испытывал особого желания пополнять собой этот список.

Осень и часть зимы заняли отчёты, систематизация находок (типичный «культурный слой» военного лагеря XV – XVI веков: половина пулелейки, медная бляха ремня, части упряжи, мятая валлонская гарда, серебряная генуэзская монетка и прочее по мелочи), ну и составление планов дальнейших раскопок. Вот здесь и здесь могут быть засыпанные входы во внутренние помещения…

Второй и третий год материальных приобретений не принесли, за исключением того, что Анатоль заодно процедил на предмет древних языческих рукописей библиотеки всех одиннадцати монастырей — и кое–что небезынтересное обнаружил. Например, это была очень старая, III века, карта–лоция юго–западного побережья Пелопоннеса с описаниями на лаконском диалекте. Документ этот так и значится с тех пор как «Лоция Сереброва».

Надо сказать следующее: Анатоль вовсе не надеялся откопать в развалинах монастыря недостающие части той рукописи. Скорее всего, если они всё ещё существовали в природе, то хранились где–то в окрестностях – ведь та часть, которую передал Павлу Петровичу неизвестный молодой человек (тоже ведь, кстати, таинственно исчезнувший!), не была извлечена из–под земли – или, по крайней мере, не была извлечена из–под земли на этом острове. Раскопки, которые затеял Анатоль, были здесь первыми – самыми первыми. Раньше такое никому просто в голову не приходило… Нет, раскопки сами по себе были всего лишь обозначением намерений, прежде всего добрых или на худой конец нейтральных, — и прозрачным молчаливым намёком, который следовало понимать так: если эти чудаки платят немалые деньги рабочим за то, что те тупо роют землю в поисках черепков и огрызков, то не заплатят ли они мне, если я принесу им ту самую неведомую фигню, которую они, может быть, и хотят найти в этой земле?

(А не заплатят, так я унесу обратно…)

В одном городке и дюжине деревень острова жило чуть меньше девяти тысяч человек. Кому–то такая мысль наверняка должна была прийти в голову.

На четвёртый год раскопки не проводились, университет почему–то остался без денег. Анатоль за свой счёт приплыл на пару недель, пообщался с друзьями, отмолил накопившиеся грехи и вернулся в Рим. Необходимо было что–то предпринимать: в расчищенном раскопе появились неизвестно кем понарытые ямы и канавы.

Надо, надо, надо было действовать, и действовать решительно и быстро. Анатоль вписался в опасную авантюру: стал возить оружие в воюющий Алжир – через Сицилию и Тунис. Если каик или яхту засекал французский сторожевик, шансов уцелеть не было. Если груз попадал к заказчику, контрабандист на каждый вложенный американский доллар (почему–то у алжирцев было много именно долларов) получал пятьдесят. Он сумел выжить, хотя почти всех его товарищей поглотил злой зимний Тунисский пролив, и он не вызвал подозрений у мафии, хотя был ненормально везуч. Правда, Анатоль довольно много денег потерял на легализации – одну и ту же взятку пришлось давать дважды; но это он списал как жертву богам удачи. Зато теперь можно было продолжать копать.