Евгений Красницкий - Отрок-6. Глава 2-3

Потом, когда Алексея затянула зеркальная поза ведуньи, ее тонкая настройка на ритм и тональность общего для обоих ощущения и бытия, когда он впервые повторил легкую полуулыбку Настены, поворот ее головы, заговорил легко, с желанием поделиться своими заботами и беспокойствами, Юлька, было, воспрянула духом. Мало ли, а вдруг мать решила поучить ее еще одной грани ведовского искусства? Однако мать, поставив Алексея в положение ведомого, тут же «отпустила» его, позволив самому выбирать, о чем говорить, и не сделала ни малейшей попытки увести собеседника туда, куда, по мнению Юльки, его и требовалось увести — в тайное и радостное восхищение Настеной, неосознанное, но непререкаемое счастье служить, радовать и ублажать…

Ну а потом, все и вообще пошло как-то наперекосяк. Перво-наперво, выяснилось, что Минька ошибся — Нинея Алексея не завораживала, а причиной его неразумной горячности стал… Корней! Вот уж за кем волховства никогда не замечалось! Однако же, сумел, старый, так попрекнуть будущего зятя холодностью и рассудочностью, что того, что называется, понесло! Ну, и доигрался! Но сам Алексей ни о чем не жалел, наоборот, испытал облегчение от распада внутренних оков, в которые сам же себя и заковал! Дальше же в разговоре вылезли такие вещи, которые Юлька и вовсе не могла ни понять, ни принять.

Казалось бы, Алексея, в первую очередь, должно было волновать душевное здоровье сына, но нет! На первом месте оказалось самоощущение бывшего Рудного Воеводы в Ратном и среди ратнинцев. Понятно, конечно, что заняв достойное место в новой семье, он мог наилучшим образом позаботиться о Савве, но…

Мужи воинские! Да как же у них ум повернут? Убить из уважения! Достойно проводить старого воина ударом меча! Как это понять? Холодным разумом высчитать, что четыре мальчишеских жизни — достойный размен на тридцать с лишним зрелых мужей убитых на Заболотном хуторе, и остаться спокойным, глядя на бездыханные тела! Как такое простить? Полюбить, да, полюбить Миньку — Алексей искренне хотел бы иметь такого сына — и не сказать ни слова против того, чтобы он ушел с малым отрядом в поход по вражеским землям! Как в такое поверить?

А Настена, все так же чуть заметно улыбаясь, неизменно соглашалась, что, мол, да — надо было щенкам первую кровь дать попробовать, и свою и чужую, да — надо было Михайле и самому понять и другим показать, на что способна его Младшая стража, да — даже и грубость его, в отношении старшего, простительна, более того, если б не было этой грубости и попытки взять в свои руки полную власть, это означало бы, что он еще не готов принять на себя ответственность за сотню отроков. Настена соглашалась, поддерживала и все тянула и тянула из Алексея, мягко, чуть заметно, что-то еще, о чем Юльке даже страшно было задумываться.

И не зря было страшно. Оказывается, ратнинцев и отроков Младшей стражи ждет новый поход — далеко и надолго, а Алексей, хоть и говорит об этом с сожалением, твердо уверен, что вернется назад, в лучшем случае половина отроков. И уйдут они в этот поход очень скоро — где-то в начале сентября, а сожаление Алексея больше относится к тому, что осталось мало времени на учебу, а не к возможной гибели мальчишек.

И снова со стороны Настены ни одного вопроса: куда, зачем, с кем ратиться? Только легкая улыбка, только ненавязчивое согласие: да — недоучены мальчишки, да — у тех, кто ходил за болото, надежды выжить больше.

Но вот Алексей, вроде бы, покончил с воинскими заботами и вспомнил, наконец, о Савве, но и то через свои отношения с Анной-старшей. Прислонился душой ушибленный судьбой малец к вдове побратима, ластится, как к родной матери, а та ему, и вправду, мать заменила, и где тут давнее чувство к Анне, когда сам Алексей хотел к ней посвататься, да опоздал, а где новое, обещающее дом, покой, любовь, он и сам не знал, все перемешалось. Юлька даже чуть было не растрогалась, таким теплом лаской вдруг повеяло от Алексея, когда тот заговорил о минькиной матери. И куда подевался безжалостный и расчетливый воин? Как это все может уживаться в одном человеке?

А разговор все струился и струился — неторопливо, казалось бы свободно, но только мать и дочь видели берега, за которые он никак не может выплеснуться… И тут на юную лекарку словно упал откуда-то сверху тяжеленный сундук — у Миньки есть нареченная невеста! Дочь погостного Борина Федора, обрученная с Михаилом еще в колыбели. Правда, Анна не желает этого брака, но… Но!!! Ее — Юльку — минькина мать использует только для того, чтобы отвратить сына от мыслей о нареченной невесте Катерине! Да еще холопку — молодую бабу, которую муж вернул родителям из-за бесплодия, хочет Миньке в услужение приставить, чтобы адамов грех познал…

Юлька сжалась в своем уголке. Зрение вдруг утратило четкость, а рука снова почувствовала хватку пальцев боярыни Анны, которые в любой миг готовы выпустить спрятанные когти… да нет, не готовы, а уже выпустили, только впились эти когти прямо в сердце! Юлька ощутила себя маленьким зверьком, которым играет, перед тем, как убить, рысь — то ли сытая, то ли собирающаяся отдать добычу котятам. Нет! Уже отдала — своему детенышу Миньке! Тело застыло, а мысль забилась, как птица в тенетах, тут же найдя привычный и спасительный выход: «Мама! Она сильная, мудрая… она поможет… она знает…» И вдруг, как озарение, пришла мысль: «Материной помощи недостаточно! Минькой играют так же, как и мной, добиваются чего-то непонятного. Моим Минькой играют! Не со зла, а просто рассудив, что так будет лучше, но даже не задумываясь над тем, что у него могут быть свои собственные желания и стремления… Значит, вдвоем! Он и я! Минька меня не бросит, он сильный, умный, а я ему помогу… помогу, даже если против всех пойти придется!».

А разговор между Настеной и Алексеем неспешно тек дальше…

«О чем они там? О чем-то другом уже… да как можно сейчас о чем-то другом говорить?!! Опять о Савве…»

Как бы не отвлекали Алексея другие заботы, какими бы важными они ему не представлялись, мысль его, почти от любой темы, все равно, возвращалась к сыну. Алексей не таил обиды на Настену, за то, что не взялась лечить сына — понял, что мальца надо не лечить, а выхаживать долго и терпеливо, так, как когда-то, давным-давно, сама Настена выхаживала Бурея.

Юлька, было удивилась, что Алексею известна и эта, такая давняя, история, но потом поняла: Анна рассказала. И о том, как Агей, зарезав негодного сотника, потом убил отца Бурея, вроде бы, пожелавшего возглавить ратнинскую сотню по праву потомка первого сотника Александра. И о том, как Агей, ударом сапога, переломал кости маленькому Бурейке, оставив того умирать рядом с трупом отца. И о том, как Корней, сам еще совсем молодой, притащил уродливого мальца к бабке Настены, то ли из жалости, то ли повинуясь крутому лисовиновскому нраву, толкнувшему его впервые в жизни пойти наперекор родительской воле.