Александр Плотников - Коридор

— Расскажите триста первый.

— Тебе и вправду интересно?

В последнее время ему так редко удавалось поговорить по душам, что он рад был любому слушателю. С каждым днем людей все меньше интересовало то, что было в далекие годы его юности, а в себе это носить иногда становилось просто невыносимо.

— «Отечественной войны» — за Курскую. «Славу» — за Будапешт. А «Звездочку», — он махнул на орден «Красной звезды», — за первого сбитого фрица.

— Вы, что, сбили немецкий самолет?

— А то ты не знаешь? — старик по-прежнему с недоверием посматривал на Андрея, недоумевая, отчего это у него вдруг проснулся интерес к его россказням. Но после выпитого воспоминания сами вереницей потянулись из прошлого, и теперь их было уже не остановить. Поэтому, еще немного помедлив, скорее, ради приличия, он неторопливо начал свой рассказ.

— Это было в конце декабря 42-го года. Под Вязьмой. Мне тогда только 16 стукнуло. Я ж приписал себе в военкомате пару годков, чтоб на фронт взяли. Тут-то и началась «веселая жизнь».

— «Так он, получается, 26-го года рождения», — быстро прикинул в уме Андрей, — «на пять лет моложе меня». — Последняя мысль показалась ему до ужаса нелепой, особенно на фоне глубоких морщин старика.

— Шли мы, значит, бомбить переправу. Как сейчас помню, это был мой третий вылет.

— Постойте, это не ту переправу, что в 20 километрах северо— западней города?

— Да шут с тобой, — громко смеясь и хлопая себя по коленям, прогоготал старик,— я же был всего лишь стрелком-радистом, а не штурманцем.

— Ну, так вот. Отбомбились мы тогда хорошо, наша «Пешка» [12] Пе-2 — пикирующий бомбардировщик, состоящий на вооружении советских ВВС во второй мировой войне. На всех ТВД заслуженно считался одним из лучших самолетов своего класса. За время войны было выпущено 11 070 единиц в различных модификациях. разнесла переправу к чертям собачьим, отправив кучу немцев на дно речное, — на секунду отвлекшись, Тимофеевич затушил окурок.

— И тут на обратном пути нам на хвост пара «Мессеров» села. А нас-то всего четверо было, да без прикрытия. А вокруг ночь ясная, да ни облачка. Ну, мы в кучу сбились, и тут началось.

По мере углубления рассказа старика у Андрея все больше пропадал аппетит.

— Когда он остался один, мы как раз пересекли линию фронта. «Тройка» с дымящимся правым пошла на вынужденную. Сели, кстати сказать, чин-чинарем. В аккурат на поле, рядом с медсанбатом. Так что их тут же и подлечили, — старик, довольно хихикнув, похлопал себя по шее.

— А этот второй гад, возьми, да и к нам привяжись. Раз прошел, промазал. Второй раз очередь дал в сантиметрах двадцати от хвоста. Ну, тут наш командир кричит мне: «Слушай, Воробей» — это они меня так за «молчаливость» прозвали. Ну, так вот, он мне и кричит — «Слушай, Воробей, если ты гада на третьем разе не…», — Тимофеевич поднял ладони на уровне лица и что есть силы хлопнул, — «то к земле пойдешь экстренным рейсом без парашюта». Шутил он, конечно, чтоб подбодрить меня. Он у нас был мужик справедливый, без причины никогда.

— Ну и вот, заходит он к нам в хвост с третьего разу. Дал я одну очередь издалека. Мимо. Дал вторую. Опять мимо. И тут в его глупую голову пришла идея сблизи пальнуть. Начал он маневры эти, понимаешь, делать, — Тимофеевич вертя над столом ладонью, стал изображать бочку, — чтобы скорость, значит, погасить. Но он, дурень, что-то там не подрассчитал. И вышел, понимаешь, из-под нашего хвоста в метрах пятидесяти, крышей вниз. Тут штурман Серега, царствие ему небесное, как закричит: «Воробей, Воробей, а ну всади ему длиннючую!». Ну, я и полоснул по нему из ШКАСа, расписавшись на двигуне. Немец вниз и сбоку под нами прошел. Я на него, а он на меня. Глаза, я тебе скажу, у него были, как те блюдца, — старик, схватив со стола первую попавшуюся под руку глубокую тарелку, наглядно продемонстрировал диаметр зрачков немецкого пилота. — Да и не удивительно, под нами ж наша земля, а движок у него дымит, как труба паровоза.

— А что с ним дальше стало? С этим сбитым пилотом?

— Да шут его знает. Выпрыгнул с парашютом, а там… — старик многозначительно развел руками. — Если к нашим попал, то шлепнули, наверное. Тогда с немцем особо не церемонились.

Гигантская волна неконтролируемой ярости, резко накатив, завладела опьяненным разумом Андрея. Табурет, на котором он сидел, с шумом упал на кафельный пол кухни, разнося грохот по всей квартире.

— Слушай ты. Старый Иван. — гневно выпалил он, запнувшись на полуслове. В его правой руке опасно поблескивал здоровенный кухонный нож.

— Для кого Иван. А для кого Иван Тимофеевич, — заикаясь, пробубнил старик, не понимая причину неадекватной реакции своего нормального до недавних пор соседа.

Медленно встав со стула, он наощупь вооружился первым, что попалось под руку, и отступил к холодильнику. Глядя на Тимофеевича с увесистой сковородой в руке, Андрей понемногу стал выходить из кратковременного помутнения, вызванного алкоголем и воспоминаниями о войне, которые преследовали его даже здесь, не давая ни на минуту забыть, кто он такой и откуда.

Неподвижно простояв так еще какое-то время, он выронил из руки нож и неровным, пошатывающимся шагом попятился спиной к выходу.

Дорога из госпиталя в полк заняла времени значительно больше, чем ожидалось. По дороге их машина попала в пробку, вызванную аварией на переезде, из-за чего пришлось искать объездной путь, блукая по каким-то проселочным дорогам.

Больше всех это раздражало Отто, который приехал за Карлом в качестве сопровождающего офицера на новеньком «Жуке». Разговор с ним всю дорогу явно не клеился и выглядел он каким— то озабоченным, постоянно посматривая на часы. Карлу же, наоборот, хотелось во всю петь песни. В голове, правда, кроме строк из строевой песни, которую горлопанили каждый вечер саперы из находящейся поблизости части и которую он знал почти наизусть, ничего не приходило:

Мы идем все дальше по бурой земле,

И она станет принадлежать нам.

Этот шедевр, как он потом узнал, был любимой песенкой в войсках «SS». Но какое отношение имели саперы к тому, что пели, а тем более к войскам «SS», так и осталось для него загадкой.

— «Интересно, как она будет выглядеть, если ее перевести на русский язык? Наверное, довольно нелепо».

— Слушай, а у тебя радио здесь нет? — спросил Карл, обведя взглядом панель управления и приоткрыв бардачок. — А то уж больно скучно.

— Тут нет, — резко ответил Отто, свободной рукой захлопывая бардачок прямо перед его носом. — Это же Фольксваген, а не Мерседес, — он был определенно не в духе.

— Ты бы еще в аптечку заглянул, она как раз подходящих размеров, туда не только радио поместится, но и вся магнитола с проигрывателем.