Александр Плотников - Коридор

— Что же касается того, почему я ни разу не зашла к тебе в госпиталь, то на это были причины. Мне надо было закончить наше дело. — Она отошла в сторону и сорвала какой-то лесной цветок.

— Какое дело? — тут же нащупал спасительную соломинку Карл.

— Ты, что, действительно ничего не помнишь? — Мелен обернулась и, сощурив глаза, изучающе на него посмотрела.

— Когда вы все прекратите устраивать мне эти дурацкие тесты? Я действительно ничего не помню. Ни тебя, ни то, что между нами было, и вообще всю прошлую жизнь…

В последних словах опять начали проступать эмоции. И ему на мгновение показалось, что он опять перегнул палку, но ее последующие действия его полностью успокоили. Мелен примирительно улыбнулась, после чего, обняв за плечи, нежно поцеловала.

— Тогда нам очень многое придется наверстать.

Обезоруживающая улыбка и особый женский шарм, которым она обладала, выбили Карла из колеи. Он опять стоял перед ней, как истукан, совершенно не представляя, что делать дальше.

— О, мне уже пора, — произнесла она, повернув руку и посмотрев на наручные часы Карла. — Ты завтра сможешь ко мне вырваться?

— Наверное, да, — совершенно не задумываясь над тем, как осуществит сказанное, ответил он.

— Ну, тогда завтра в половине шестого я тебя жду у себя.

Взяв Карла под руку, она увлекла его в сторону стоящего возле шлагбаума автомобиля.

— Хорошо, а где? — вовремя спохватился он.

— В моем кафе, глупенький, — Мелен звонко рассмеялась и, вытащив из кармана визитку, протянула ему. — Тебе — чтоб не заблудился. Это в двух кварталах от центральной площади, прямо за муниципалитетом. В случае чего, можешь у любого прохожего дорогу спросить. Мое заведение все знают.

Визитка была напечатана на французском.

CafeTrafalgar8 rue des Fleurs.

— Ты помнишь моего двоюродного брата Жана?

— Навряд ли, — его откровенность вызвала добродушный смех.

— Как поживаешь, Карл, тьебе, говорят, пришьлось несладко, — его немецкий был отвратительным. Но еще хуже была внешность. По всем отличительным признакам он больше напоминал выходца с Кавказа или, на худой конец, Сицилии, нежели француза. Особенно это подчеркивали слегка крючковатый нос и черные вьющиеся волосы. Что же касается родственного сходства между ним и Мелен, то его было ровно столько же, сколько у Майка Тайсона с Эдит Пиаф.

— Спасибо, хорошо.

Жан протянул Карлу плетеную корзину, в которой лежали несколько бутылок вина, небольшой кусок ветчины, палка копченой колбасы и какие-то фрукты.

— Это тебе, чтобы ти поскорее выздоравливал, а то сестра волнуется.

— Спасибо, — смущенно беря корзину, произнес он.

— Не спасибо, а выздоравливай и поскорей, — Мелен кокетливо улыбнулась и еще раз прильнула к его губам, — ты мне еще понадобишься здоровым.

— Ну, раз надо, так надо.

— И не забудь, завтра в половине шестого, — уже садясь в машину, произнесла она.

— Да, я помню, — махнув визиткой вслед, произнес Карл.

Проводив удаляющуюся машину взглядом, он пошел в сторону шлагбаума, возле которого уже поджидал дежурный, как-то гаденько улыбаясь.

— Ну и повезло же тебе. Такую мадам трудно найти даже у нас в Германии.

— Искать надо лучше, — прошмыгнув под шлагбаумом и не смотря в его сторону, ответил Карл. В нем этот тип почему-то вызывал сильное чувство антипатии, из-за чего любезничать совершенно не хотелось.

— А таможенный сбор? — не унимался тот, продолжая так же гнусненько улыбаться.

— На, вымогатель.

Карл протянул дежурному бутылку, в которой вино, как ему казалось, было значительно хуже.

— А может быть, лучше колбаски?

— Обойдешься.

— Передай своей крошке от меня спасибо. И скажи, пусть почаще заходит, когда я стою на КП, — прокричал дежурный вслед, довольно болтая бутылкой.

Карл же неторопливо побрел в сторону лагеря, пытаясь собрать воедино все то, что услышал. Первый раз в своей жизни он сделал как обычно, а получилось лучше. — «Хотя, какая это, к чертям собачьим, моя жизнь. Это сон, причем кошмарный, из которого я никак не могу вырваться».

— Тебе, я смотрю, понравилось с ним лизаться, — недовольно пробурчал Жан, когда машина выехала на асфальтированное шоссе.

— Перестань молоть чушь. Мне это доставило ровно столько же удовольствия, сколько бы тебе целовать орангутанга.

— Так я тебе и поверил.

Приоткрыв окно, он смачно сплюнул.

— Это твои проблемы.

В машине воцарилась тишина, которую нарушал лишь монотонный звук работающего мотора.

— Что он тебе сказал? — первым не выдержал Жан.

— Что ничего не помнит, — ответила она, выпуская клуб табачного дыма в приоткрытую форточку.

— И ты ему веришь?

— Нет, конечно.

21 июня 1943 г.

I/JG 26

— Распишитесь вот здесь, пожалуйста, — фельдфебель положил на стойку окошка журнал.

— Там в двух местах надо, — добавил он, когда Карл собирался вернуть его обратно.

— Такое чувство, что вы мне танк на прокат даете.

— К сожалению, правила для всех одинаковы. Не я их выдумал, и им подчиняется даже рейхсмаршал авиации Генрих Геринг.

Последние слова были явно адресованы в «огород» Карла. Он ровным счетом ничего не значил для этого фельдфебеля, и тот всеми возможными способами, не запрещенными уставом, пытался это показать. По-видимому, в душе ко всей молодежи он относился одинаково — как к несмышленым выскочкам. Это отчетливо читалось в холодном взгляде, которым он сейчас колюче взирал на Карла через линзы очков.

— Ваш пистолет, — вместо журнала на стойке появился Люгер, две пустые обоймы и две планки с патронами.

Не надо было обладать большим «военным» опытом, чтобы заметить то ужасное состояние, в коем находился пистолет. Особо плачевно выглядела рукоятка и верхняя часть затворной рамы. На ней был такой слой копоти вперемешку с машинным маслом, будто бы его только недавно вытащили из костра, где он, не понятно зачем, находился.

— Вы бы его хоть протерли, — пробурчал Карл, пытаясь достать из кармана чистый носовой платок.

— Содержание личного оружия в постоянной боевой готовности — есть обязанность каждого военнослужащего, — процитировал фельдфебель строку из общевойскового устава. — И если оно в таком состоянии, что за него противно браться, то в этом виноваты только вы, — выпалил он из своего окошка, при этом вытирая руки большим куском ветоши.

— Оставьте свои проповеди для подчиненных. Не я вам его сдавал, и если он в таком виде, то на то есть причины.

— Только благодаря этому я его и принял. И вообще… — фельдфебель что-то еще хотел добавить, но вовремя остановился. За свои полвека он хоть и научился сдерживать эмоции, тем не менее, давалось это ему с большим трудом. — У меня, между прочим, полторы тысячи единиц под ответственностью. И если за каждым еще и чистить…