Андрей Ерпылев - Имперский рубеж

— Нет, это вы…

Саша не вслушивался в перепалку за своей спиной, ловя последние слова рождественской службы, которую здесь, в зале посольства Российской Империи, тесноватом из-за десятков набившихся сюда людей — офицеров и чиновников, дам и мужчин, русских, армян, грузин, — вел молодой священник с едва-едва пробивающейся на румяном лице русой бородкой. Отец Михаил. Тот самый, с которым Бежецкий летел сюда одним рейсом.

— Аминь, — произнес священник и склонил голову.

Люди за Сашиной спиной облегченно задвигались, принялись переговариваться, самые нетерпеливые осторожно попятились к выходу… Совсем рядом были накрыты праздничные столы, и запах деликатесных яств доносился сюда, кощунственно перебивая аромат ладана. И поручик с раскаянием подумал, что христианская благость в его душе куда-то улетучивается, вытесняемая вполне земным. Мыслями о праздничном меню, например. Или о молодой стройной блондинке в нескольких шагах от него…

«Недалеко же вы, поручик, — явственно услышал он насмешливый дедушкин голос, — ушли от маленького Саши Бежецкого…»

И дедушка, как всегда, был прав…

— Поручик! — вывел молодого человека из задумчивости голос штабс-капитана Нефедова. — Вы намерены здесь простоять всю ночь? Религиозное рвение, конечно, похвально, но мы, люди служивые, как вам известно, Святым Синодом и повелением Государя освобождены от многих условностей. К тому же гости уже рассаживаются, и мы можем остаться не у дел.

— Да-да, — спохватился Александр. — Я уже иду…

Он перекрестился на лик Спасителя, сурово глядящий на него со стены импровизированного храма, и поспешил за облаченным в парадный мундир штабс-капитаном, весело раскланивающимся направо и налево со знакомыми. А в знакомых у него числилась, видимо, вся не слишком многочисленная русская колония в Кабуле. Без различия чинов и пола.

— О! Еланцев, какая встреча! — крепко пожал он руку облаченному в пехотный мундир шатену среднего роста с хитроватым улыбчивым лицом. — Какими судьбами? Ты же сослан в свой Кандагар навечно! Или господин Мещеряков ради Рождества Христова объявил амнистию?

— Примерно так, Сережа, — улыбнулся поручик так обаятельно, что Саша почувствовал к этому незнакомому человеку мгновенную симпатию. — Рота моя отличилась намедни, и старик смягчился. К тому же все равно скоро сменяться, и для нас сделали поблажку.

— Как там перевалы?

— Обычно, — пожал широкими плечами офицер. — Замело снегом, едва пробились. Хорошо попутная колонна на Кабул подвернулась. А то сидели бы до Нового года, если не до Крещения.

— Повезло… Вам, конечно, несменной команде.

— Это точно. А что это, скажи-ка мне, друг, за свежее лицо? — стрельнул быстрым глазом на Александра поручик. — Что-то не припомню…

— А-а-а! Прошу любить и жаловать: поручик Бежецкий Александр Павлович. Граф и вчерашний гвардеец. К нам сюда — за боевым опытом и романтикой. А это, Саша, легендарный наш Герман Еланцев — герой, сорвиголова и гроза дамского общества по обе стороны границы.

Саша вспомнил гуляющие в офицерском кругу анекдоты, центральным персонажем которых непременно являлся некий поручик Еланцев, и протянул руку, пожатую охотно, но не без некоторой вальяжности.

— Очень приятно, поручик.

— Взаимно, поручик.

— Ну, вот и познакомились, — приобнял обоих за плечи штабс-капитан и увлек к столам, за которыми действительно оставалось не так уж и много свободных мест. — А теперь не грех и скрепить сие дело бокальчиком чего-нибудь покрепче…

Офицеры все-таки немного опоздали, и мест рядом уже не оказалось. Только два напротив друг друга.

— Хм-м, — почесал в затылке Нефедов. — Кто где сядет, господа?

— Мне, в принципе, все равно, — улыбнулся Еланцев. — Я намерен сегодня в любом обществе отъесться за все недели сухого пайка и напиться до положения риз. А вы, поручик?

— Штабс-капитан, душка! — раздался с другого конца стола капризный женский голос. — Идемте к нам! Мы для вас заняли место.

— Момент, мадемуазель! — Нефедов глянул на товарищей, виновато развел руками и исчез.

— Видите, — поручик без всяких церемоний обошел стол, отодвинул стул и уселся, разворачивая белоснежную крахмальную салфетку. — Все решилось само собой, и даже жребий тянуть не пришлось. Садитесь, поручик, — в ногах правды нет.

Саше не оставалось ничего иного, как последовать примеру старшего товарища.

Едва он успел занять место (вокруг уже вовсю звенели бокалами, ножами и вилками), как хозяин праздника, его превосходительство посол Илья Георгиевич Думбадзе, поднялся на ноги, позвенел серебряной вилкой по хрустальному графину, призывая всех собравшихся к вниманию, и в наступившей тишине провозгласил тост за здравие Его Величества Государя Императора Петра Алексеевича. И стоило его голосу стихнуть, как слаженно скрипнули по паркету отодвинувшиеся стулья, присутствующие офицеры встали и выпили за Его Величество стоя. Вставший в едином порыве с остальными, растроганный Александр ощутил, как комок подкатил к горлу и увлажнились глаза, — никогда он еще не ощущал себя настолько органичной частью единого целого. А ледяная водка не обожгла, а согрела тело и душу…

Слева от Бежецкого сидела чопорная пожилая чета, кажется, даже не русская, если судить по тихим переговорам между собой по-французски, справа наворачивал за обе щеки салаты и закуски, словно боясь не успеть куда-то, тучный господин лет сорока. От еды он отрывался лишь для того, чтобы наполнить емкий бокал для шампанского водкой и осушить его, не поморщившись. Все окружающее его волновало мало.

Поручик Еланцев тоже мало интересовался окружающим, но привлекали его, вопреки собственному утверждению, отнюдь не закуски и напитки. Быстро опустошив несколько рюмок, он напропалую кокетничал с соседкой — некрасивой немолодой дамой, млеющей от его внимания и нервно похохатывающей при каждой шутке. Спутник этой дамы, напротив, был мрачен и методично напивался, практически не закусывая.

Заскучавший поручик от нечего делать стал прислушиваться к разговорам.

— Совершенно не понимаю, зачем я тут, — кривил губы высокий полноватый красавец в путейском мундире, сидящий через несколько человек от Саши. — Поверьте мне, господа: вся эта затея с Трансафганской железной дорогой — не более чем очередной прожект, имеющий одну цель — запустить лапу загребущую в казну по локоть.

— Это точно! — вторил ему невысокий толстяк в темном цивильном костюме. — Видели бы вы эти горы! Какие средства нужно вложить, чтобы пробить там тоннели, навести мосты через пропасти. Уж если англичанам и немцам в свое время не удалось ничего путного сделать — куда уж нам, сиволапым.