Алексей Ивакин - Меня нашли в воронке

Леха молчал. А что тут скажешь? Он встал, заложив руки за спину.

— Выходи, тезка. Сейчас тебе шиссен делать будем.

Делать нечего. Леха вышел под небо, висящее такой же свинцовой тяжестью над бестолковым миром.

Двое полицаев оттащили его к стенке, а начальник Глушков что-то пояснял фельдсполицкомиссару. Тот уже успел сменить штаны, и стоял безукоризненно чистый в этой грязище.

Потом они подошли к Иванцову.

Немец долго разглядывал опухшее лицо Алексея, а потом сказал:

— У тьебя есть два варианта. Льибо ти умираешь сейтчас, льибо ти жьивешь сейтчас. Что ты виберешь?

Леха молчал. На дурацкий вопрос можно дать только дурацкий ответ. Но такого ответа не было в пустой звенящей голове.

— Молчьишь?

Потом он развернулся и резко бросил, ровно выстрелил:

— Erschiessen.

Рядовые немцы наблюдали молча за происходящим.

Глушков взял винтовку, передернул затвор и спросил:

— Тезка, а ты родом-то откуда?

— Вятка, — Приглушенно сказал Иванцов.

— Молись, коли верующий! И глаза-то закрой. Легче будет.

Леха закрыл глаза. До сих пор ему все это казалось бредом каким-то, сном, фантастикой. А тут вот она правда-то… Несколько секунд — и тебя нет. А смерть вот она. Из глаз полицая смотрит. Пулей дотянется сейчас и все…

Конец…

— НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!

Леха свалился на колени:

— Ж-жизнь. Жить х-хочу.

А потом зарыдал и упал окровавленной мордой в коричневую жижу.

— Gut! — остановились рядом с ним начищенные сапоги фельдсполицкомиссара Дитера Майера. — Жизнь есть карашо. Но ее надо заслужить. Да? Ты себя плёхо показал на допросе. Сейчас ты докажешь свою преданность жизни, когда съездишь со своими новыми друзьями в деревню Опалево. Говорьят там есть раненый партизан, а можьет твой товарищ. Соратник. Найди и привези его сюда. Поднимите его.

Майер отошел на пару шагов, не желая больше пачкаться.

Двое полицаев подхватили Иванцова под руки и попытались поднять на ноги. Но Лешка был в полуобморочном состоянии, еле стоя даже с помощью.

Полицаи потащили его к телеге и закинули туда как зарезанного поросенка.

«Russische scwiene…Welche sie die Schweine aller…» — потом он, поморщившись посмотрел на небо: «der Arsch der Welt…»

По дороге в Опалево Лешка успокоился, хотя его и потрясывало время от времени. Ему дали какую-то тряпку, он, сколько смог, отчистил форму. Потом нацепил такую же белую повязку, как и у других. Ему что-то говорили, но он не реагировал, не понимая смысла обращенных к нему слов. Точно через туман доносились звуки разговоров, смешки. Кто-то совал в рот сигарету, он механически курил. Потом снова пошла носом кровь. Он сел сзади телеги — время от времени сморкая и харкая красным на дорогу.

Из оцепенения его вывел только сильный толчок в спину.

— Приехали! — больше догадался, нежели услышал Иванцов Алексей. Бывший студент первого курса, бывший поисковик, а ныне предатель и полицай.

Двое полицаев пошли по одной стороне деревни, Глушков потащил его за собой по другой. Еще один остался в телеге.

Они зашли в первый дом, заглянули в подвал, под кровать, залезли на чердак, посмотрели в хлеву. Потом начальник волостной полиции сунул под нос старухи кулак, и они пошли в другой дом.

Потом во второй, в третий…

А в четвертом Глушков увидал то ли дочь, то ли внучку хозяйки. Молоденькую девчонку лет четырнадцати-пятнадцати.

Выпнув тетку на улицу, он рявкнул на Лешку, чтобы тот постоял в сенцах.

Тот повернулся было, но краем глаза успел увидеть, как полицай влепил пару оплеух девчонке и навалил ее на стол.

Винтовку, чтобы не мешалась, тот поставил в угол и теперь, одной рукой задирая ей юбку, судорожно стаскивал с себя штаны. Девка орала благим матом, но отбиваться даже не пыталась от страшной вонючей скотины за спиной.

Впрочем, Алексей этого всего не слышал и не видел.

Он целился из винтовки в спину полицая.

Грохот выстрела снял все. И вату из ушей, и оцепенение в душе, и вялость в теле.

Тело бывшего полицая сползло на пол, а девчонка билась в истерике, залитая его кровью.

Иванцов вышел во двор.

На выстрел уже неслись по улице двое.

Он перезарядил трехлинейку и почти в упор разнес голову одной сволочи.

Второй остановился, задергался и побежал обратно за забор.

Иванцов пошел за ним. Но дойти не успел.

Пуля из немецкого карабина оставшегося в телеге часового пробила ему живот.

А потом двое полицаев добивали его прикладами… А он улыбался: «Два — один, наши ведут…»

— Смотри! Леха!

— Да ну на хрен…

— Точно, Леха. Кровью сморкается…

— Да не может быть, у них повязки белые. Видишь? Это же полицаи!

Захар с Виталиком лежали в кустах, наблюдая — как по проселочной дороге ковыляла телега с пятью мужиками.

Четверо были одеты как обычные красноармейцы, только один сзади на телеге был в пятнистом камуфляже. И с белыми повязками на рукавах.

Время от времени «камуфляжный» утирал сочившийся кровью нос и сморкался красным на дорожную хлюпающую жижу.

— Значит, не только нас сюда забросило? И его тоже?

— Он же в лагере оставался…

— А сейчас тут…

— Не, не он. Не может быть, чтоб он с полицаями… Да и без очков этот…

Они молча смотрели, как телега удаляется за поворотом лесной дороги.

И тут же, не сговариваясь, броском кинулись на другую сторону леса.

Рывок получился удачный. Хотя и преодоление дорог в тылу врага считается одной из самых опасных тактических операций, но на этот раз им повезло.

Ни связистов, ни танкистов, ни прочих ганомагов с цундапами.

Только одна телега, на которой тряслись пятеро полицаев. И один из них чертовски похож…

Да мало ли что можно увидеть после того, как практически под тобой взорвался снаряд калибром триста пять миллиметров…

У Захара до сих пор уши были заложены. Хотя вроде и взрыва-то он не слышал. Шваркнуло огнем перед глазами и все. Сразу утро. Открываешь глаза, а тебе прямо в нос упираются берцы Виталика. И больше никого рядом нет. И лес другой. Вроде тот же, но другой.

Противогазы, колючка, воронки. И все свежее. Будто бы еще вчера шел бой прямо тут.

Хотя нет… Не вчера. Воронки и ячейки уже слегка осыпались, разнообразное железо покрылось ржавчиной, а осколки в деревьях уже заплывали смолой.

Причем ни оружия, ни трупов. Зато сотни пустых разбитых снарядных ящиков, брошенные противогазы, в том числе огромные лошадиные. Но трупами пахло. Кисло-сладко так…