Юрий Нестеренко - Юбер аллес (бета-версия)

Он никогда не был великолепным бегуном, а после той роковой посадки - тем более, однако Зайн, разумеется, находился в куда худшей форме, так что Власов настиг его уже через несколько десятков метров, в проходе между глухой торцовой стеной жилого дома и каким-то закрытым по ночному времени магазином. Зайн, слыша за собой топот и дыхание преследователя, попытался сделать отчаянный рывок, но поскользнулся и упал в снег; Фридрих тут же навалился сверху. Поскольку наручников у него при себе не было, пришлось вязать террористу руки за спиной своим собственным ремнем, что было неудобно и небезопасно; впрочем, враг, похоже, окончательно выдохся. Затянув ремень потуже, Власов слез со своего пленника и рывком перевернул его, дабы исполнить то, что ему давно хотелось - заглянуть старому убийце в глаза.

В лице, освещенном дежурным светом магазинной витрины, уже не было ничего от того исполненного достоинства облика старого заслуженного воина, который Фридрих видел мельком в аэропорту. В нем не было даже испепеляющей ненависти фанатика. Это лицо - покрытое ожогами и кровоподтеками, испачканное кровью, с налипшими комочками грязного московского снега - было лицом изможденного, измученного, смертельно уставшего старика. Но глаза... глаза Зайна смеялись.

- Хазер, - выдохнул он, демонстрируя отсутствие многих зубов во рту, - ты думаешь, что поймал меня, хазер? Вы всегда были кретинами, и всегда будете.

Затем он, продолжая улыбаться, произнес несколько непонятных слов - скорее всего, на иврите. С последним из них тело Зайна дернулось, подбородок задрался, и глаза разом утратили осмысленное выражение. Фридрих не мог поверить, щупал пульс на шее, оттягивал веки, подозревая очередную уловку. Но сомнений не оставалось: один из самых опасных террористов в истории был мертв. Именно сейчас, когда столько усилий - и жизней! - было потрачено, чтобы взять его живым... И что-то подсказывало Фридриху, что он умер не от полученных травм. Они были серьезными, но отнюдь не смертельными. Он... словно бы прочитал древнее юдское заклинание, и оно сработало.

Бред, бред, раздраженно мотнул головой Фридрих. Никакой мистики не бывает и не может быть. Это какой-то фокус, самовнушение или что-то вроде... Не об этом сейчас надо думать. Надо обыскать тело.

Действительно, моссадовцы утаскивали Зайна в такой спешке, что не забрали у него ничего, кроме оружия. Возможно даже, они проглядели какой-нибудь ножичек, посредством коего Зайн освободился от ремней, привязывавших его к носилкам - или же "заслуга" этого освобождения целиком принадлежит аварии... Поначалу в улове Фридриха не было ничего необычного - бумажник с деньгами (около трех тысяч рублей наличными - немало, конечно, но для Зайна вполне естественно, плюс пластиковые карточки), документы на имя Ступина и еще какого-то Корнейченко, билет на самолет во Францию, улетающий этим вечером (а он наглец, раз думал, что ему, тем паче после успешного теракта, позволят пройти контроль и улететь), а, вот и запасной вариант - билет на поезд до Иркутска для Корнейченко... уж не через Китай ли он собирался удирать? И он готов был к бегству - спал в одежде и со всем этим... Но вот из внутреннего кармана мертвеца Власов извлек длинный конверт авиапочты, из плотной бумаги, с пятью наклеенными марками. Бросились в глаза иностранные печати, корявые дрожащие буквы адреса - так мог писать пьяница, человек с психомоторными расстройствами или, скажем, дряхлый старик - и оттиснутый на конверте типографским способом обратный адрес, написанный по-английски: приют "Тихая гавань", штат Нью-Йорк, США. Что это такое - Зайн получает письма из американского дома престарелых? У него там какой-нибудь родственник или друг? Нет, только не у Зайна - вот уж кто был напрочь свободен от сентиментальных глупостей. Фридрих сунул руку в распечатанный конверт и извлек оттуда тонкий листок размером в половину тетрадного. Нет, сентиментальный вздор тут явно был ни при чем. На листке не было ни приветов, ни "пока" - если уж на то пошло, там не было вообще ни одного слова. А были выведенные тем же ужасным почерком восемь цифр. Власов перевернул листок. С обратной стороны уже другим почерком, карандашиком, еле различимо было выведено: "1Пр 4С 17-803". Что это - почерк самого Зайна? А возраст сказывался - раньше он всякие коды хранил исключительно в памяти, а теперь, готовясь к бегству, предпочел все же записать. Вес конверта показывал, что там есть что-то еще, и потяжелей простого листка. Фридрих заглянул внутрь и обнаружил плоский металлический ключик, непохожий на дверные. Ключ от камеры хранения? Или от банковской ячейки... Тогда цифры и буквы - это номер ячейки и код. "1Пр" - вероятно, название банка. Почему-то в голову пришло идиотское "Первый Пролетарский Банк". Нет, конечно. Наверное, Первый Промышленный или что-то в этом роде. Надо будет проверить, какие "первые" банки есть в Москве.

Поколебавшись, Власов сунул конверт со всем его содержимым к себе в карман. Прочее он возвратил мертвецу, для описи по стандартной процедуре. Впрочем, ее теперь будут проводить русские - после всего случившегося с ними придется объясняться, и уж им сдавать ячейку не следует ни в коем случае. Но и своим... сначала он узнает, что в ней, а уж потом решит, надо ли Управлению - и кому именно в Управлении - знать об этом. Фридрих с тоской подумал о временах, когда ему и в голову не могло прийти нарушать инструкции и утаивать что-то от начальства...

Он поднялся, почувствовал, что брюки ему слишком свободны, и вернул себе ремень. Затем ухватил труп за шиворот, как за ручку, и потащил к шоссе. Даже мертвого он опасался оставить Зайна без присмотра. По пути Власов коротко сообщил Шрамму новости, прибавив, что спешить больше не нужно - для тяжелого грузовика это тем более небезопасно.

"Скорая" продолжала гореть, но, похоже, взрываться не думала. В колеблющемся свете пламени Фридрих с удивлением заметил на мостовой еще одно тело. Как видно, этот человек пострадал сильнее, чем Зайн, и сил у него хватило лишь на то, чтобы отползти от горящей машины на несколько метров. Фридрих приблизился и склонился над неподвижной фигурой.

Человек был еще жив. Фридрих не сразу понял, что это женщина - так сильно она обгорела. Фактически на ее голове уцелели только левый глаз, щека и ухо - все прочее представляло собой безобразную багрово-черную корку.

- Власов, - прошептали обоженные губы. Должно быть, каждое слово стоило ей ужасной боли. - Вы... его... взяли?

Эстер Шляйм, догадался Фридрих. Добилась у начальства права участвовать в операции, чтобы загладить прошлую оплошность...

- Он мертв, - коротко ответил Власов, стараясь не показывать своего разочарования этим фактом.

- Хорошо... - женщина чуть расслабилась. Даже попыталась улыбнуться, но это снова причинило ей боль.