Юрий Нестеренко - Юбер аллес (бета-версия)

Фридрих также знал, что сеть дилеров-дуфанов, работающих в московской подземке, оказалась особенно живучей. Созданная всё теми же китайцами, она очень быстро зажила самостоятельной жизнью. От "китайского" периода остался особый наркодилерский жаргон, напичканный искажёнными китайскими словами и выражениями.

При этом мелкие дуфаны, стоящие на отлове клиентуры, не имели при себе ни грамма "лекарств" - и, более того, сами не знали, где и у кого они есть. В их обязанности входил отлов потенциального покупателя и его ориентация в том направлении, где он мог бы обрести желаемое. Дальше в дело вступала сложная система "ведения" клиента с передачей его из рук в руки по цепочке. Покупка - или просто банальное ограбление, если клиент оказывался достаточно глуп, - ждали только в конце пути.

Фридриха не интересовали наркотики как таковые. Но его очень интересовало, насколько просто - или насколько сложно - приобрести в Москве штрик. Поэтому он решил рискнуть и принять предложение мелкой крысы, принявшей его за новичка в поисках дилера. Впрочем, это-то как раз было понятно: вид прилично одетого человека, явно не привычного к подземке и чего-то ищущего в глухом конце станции, не имеющей выхода на поверхность, наводил на вполне определённые мысли. Однако, насчёт своего шанса дойти до реальных продавцов - или хотя бы до людей, с которыми имеет смысл разговаривать - Фридрих не обольщался. Насколько он помнил общую схему, клиент сдавался с рук на руки несколько раз. На каждом этапе его "смотрели". До продавцов доходили либо явные наркоманы, либо люди со специальными рекомендациями. Ни того, ни другого у Власова не было. Однако, у него были кое-какие профессиональные знания, которые могли сыграть свою роль.

Власов перебирал в памяти всё, что он знал о российской наркомафии из текущих материалов, стоя на посадочной платформе станции "Пушкинская", на которую только что перешел. Эта была достроена, но мало чем отличалась от только что покинутой - тот же бетон вокруг, тот же асфальт под ногами, те же железные колонны. Разве что с нормальными плафонами без свисающих проводов, да еще между колоннами висело красно-белое полотнище с надписью, выполненной стилизованной славянской вязью: "Масленичные Гуляния! Весеннее Веселье!". Веселья размалёванная тряпка явно не добавляла.

Подошёл поезд, защёлкала ограда. Власову и Лемке не повезло: та секция, перед которой они стояли, почему-то не открылась. Людям с другой стороны попали в ещё худшее положение - они не могли выйти. Какой-то парень ловко перемахнул через ограду, чуть не сбив с ног Лемке. Остальные заторопились к другой двери.

Лемке, чертыхнувшись, показал на какой-то пластмассовый мусор, аккуратно забитый в узенький паз, в котором вращалась штанга. Это было явно дело рук человеческих.

Следующий поезд был под завязку заполнен солдатами-новобранцами. Высокие, ладные, в хорошо пригнанных зелёных гимнастёрках, они заполнили платформу, оттеснив обывателей к другому краю. Когда же испорченная секция барьера снова не открылась и часть солдат осталась в вагоне, к ней подскочили четверо крепких ребят, ведомых сержантом в фельдграу. Они дружно взялись за заевшие створки и рванули на себя. Запертые с другой стороны тоже навалились, и воротца со скрежетом разъехались. Сержант осмотрел штанги, и, видимо, заметил засунутый в щель мусор. Он отдал какие-то распоряжения, и тут же один солдат вытащил нож, присел и принялся выковыривать застречку, а сержант стал названивать куда-то по целленхёреру - надо думать, дежурному по станции.

Нехитрое зрелище восстановленного порядка Власова искренне порадовало. Смотреть на солдат было приятно. Эти парни принадлежали к простому, ясному, правильному миру, частью которого он и сам был когда-то - миру военной службы. Широкое славянское лицо сержанта напомнило ему кадры старой хроники: солдаты РОА вешают пойманного комиссара, ловкие солдатские руки ладят петлю и затягивают её вокруг мешка, надетого на голову коммуняки, и весёлый сержант ловким ударом сапога выбивает из-под казнимого деревянный кругляк... Фридрих усилием воли вернул себя к непривлекательной реальности, в которой всё было куда сложнее и неоднозначнее. Тем не менее, он вошёл в вагон, бодро насвистывая марш Русской Освободительной Армии:

Отступают неба своды,

Книзу клонится трава -

То идут за взводом взводы

Добровольцы из РОА!

Полупустой вагон - вышедшие солдаты почти полностью очистили поезд - немногим отличался от того, в котором они доехали до "Пересадочной". Разве что вместо поручней стояли вертикальные металлические шесты, за которые можно было держаться на любой высоте.

Власов скептически посмотрел на грязную скамейку и решил не садиться.

Он дождался, пока поезд войдёт в тоннель и шум станет достаточно сильным, потом поманил к себе Ханса, взял его за руку и несколько раз сжал его пальцы. Лемке мучительно думал минуту, потом закивал головой: к счастью, он всё-таки знал морзянку. Власову очень не хотелось говорить вслух: любой сидящий рядом мог оказаться "пасущим", и даже шум поезда не смог бы защитить его от направленного микрофона.

К сожалению, Лемке разбирал точки и тире, передаваемые ручным способом, медленно и плохо. Но Власов всё-таки успел распорядиться, чтобы тот сошёл на следующей станции, поднялся на поверхность, связался с русскими безопасниками из отдела по борьбе с наркотиками, и сообщить, что коллега из берлинского Управления проводит небольшое расследование - чтобы не лезли, но были в курсе. Связь держать по целленхёреру: Власов включил одностороннюю передачу через фершлюсер, чтобы все его разговоры были слышны. В случае возникновения угрожающей ситуации - немедленно просить помощи.

Получив "отбой", Лемке истово закивал головой и вышел на следующей же станции.

Самым слабым звеном во всём плане оставался целленхёрер. Фридриху хотелось надеяться, что он не попадёт в заэкранированную зону. Пока что, впрочем, приборчик прекрасно работал и в тоннеле. Это было не так уж удивительно: хитрый аппаратик успешно "цеплялся" практически к любым стандартным приёмо-передающим станциям, начиная от полицейских раций и кончая автоматическими радиомаячками, встраиваемыми в разного рода технику. Похоже, что-то подобное в подземке имелось: огонёк на панели показывал устойчивый приём...

Тут Власов, наконец, обратил внимание на то, что в этом вагоне названий станций вообще не объявляют, и даже обычного звоночка не слышно. Причина была проста и вульгарна: на месте решётки динамика зияла рваная дыра, из которой торчат провода. Фридрих понял, что попал в глупую ситуацию: он никак не мог сообразить, сколько остановок отделяет "Пушкинскую" от "Воскресенского Шоссе". В забранных сеткой окошках одна за другой проплывали какие-то унылые бетонные стены.